Скачко (Полеви) Елена


РАЙСКАЯ ЖИЗНЬ

 
10 янв 2020РАЙСКАЯ ЖИЗНЬ
Эту историю я рассказывала уже десятки раз по самым разным поводам. Она ложится в качестве примера во множество концепций и сюжетов. Это история о мечте и о решительности человека, об удивительной любви к городу и душевной щедрости, о ценностях и о счастье.
Но самое главное – это история о глобальной внутренней свободе.
Сейчас модно смаковать тему забитости, ограниченности и безыскусности советского человека. Хомо советикус.
Такое себе полукомнатное существо, никогда не видевшее Анталью и Хургаду, не нюхавшее розовый датский сервелат и пересоленный американский бургер, носившее исключительно топорные туфли на сбитых каблуках, колготки с вздувшимися коленками и коричневые пальто с норковыми хомутиками.
Наверное, были и такие.
Сейчас, кстати, тоже есть.
Всё есть. И соевая колбаса, которую не едят даже уличные коты, и пережаренные бургеры, от которых морщится поджелудочная железа, и туфли из секонда с заботливо замазанными царапинами.
«Времена всегда одинаковые», - говорила героиня единственного оскароносного советского фильма.
Как и люди.
Мы просто по-разному воспринимаем обстоятельства и относительные ценности.
Впрочем, я отвлеклась.
 
Итак.
Жила-была девочка Рая в маленькой деревне Белгородской области. Старшая сестричка девочки умерла в младенчестве, и мама решила новорожденной дать «райское» имя в надежде, что оно определит ее судьбу.
Училась Рая хорошо, помогала матери на огороде, воспитывала младшую сестру Катюшу, за которой глаз да глаз нужен был: уж слишком шебутная.
А после окончания семилетки решила Раиса учиться в большом городе. Об этом мечтал отец девочек, эта тема звучала во всех его пожелтевших фронтовых письмах…
Самый близкий большой город – Харьков, туда и отправилась. Поступила в техникум. Выбор был простым: шла туда, где гарантированно давали общежитие и стипендию. Ведь рассчитывать было не на кого. Отец погиб где-то под Варшавой, мама пахала за трудодни и растила Катю, – какие в послевоенной деревне деньги…
Через пару лет к Рае приехала и младшая сестра, погостить и определиться с дальнейшей учебой. Катя была намерена остаться, но, проснувшись утром в общежитской комнате, заверещала от ужаса. На соседской кровати, прямо на одеяле, под боком девушки, мирно спала крыса. Катя вернулась домой и отправилась в десятилетку. А потом всю жизнь панически боялась крыс и мышей.
А Рая привыкла.
После техникума уехала по распределению в Богодухов, и там началась ее сногсшибательная быстрая карьера. Ей было чуть больше 20, когда ее назначили секретарем райкома комсомола, пообещав стремительный рост и по партийной линии. Способная и трудолюбивая была девчонка.
Комсомольско-партийная работа в те времена – это долгожданная возможность жить хорошо. Есть в номенклатурной столовой, ездить в интересные командировки, жить в собственной комнате, а, если повезет, то и в квартире. Чем не рай на земле для нищей, вечно полуголодной девочки Раи?
Все бы так и было, если бы не мечта.
И однажды девушка положила на стол заявление об уходе, собрала пожитки в маленький чемодан и отправилась на харьковский вокзал. Удивив всех – от мамы с Катей и подруг до больших партийных дядек.
Сутки спустя она вышла на перрон города, в котором у нее не было ни единого знакомого человека. Ни одной зацепки, ни одного телефона, ни одного адреса. Собственно, у нее ни в каком большом городе, кроме Харькова, не было ни одного знакомого человека.
Но это был не город.
Это был Город.
Город ее мечты.
Нашу героиню, конечно, волновал вопрос, где она сегодня будет ночевать. Но в первую очередь она поехала не крышу над головой искать.
Она поехала на Невский, потом к Эрмитажу.
А уже после полудня, купив булку, пошла по улицам, читая объявления.
Ей нужна была любая работа на предприятии, где сразу селили в общежитие. История снова вернулась на исходную точку.
Город принимал с распростертыми объятиями ткачих.
Так и определилась Раина судьба.
Работала в три смены на ткацкой фабрике, училась на вечернем отделении Текстильного института, потом прошла все ступеньки производственной лестницы, позже была уже научная и изобретательская работа (да, Рая была автором тканей!), диссертации…
 
Как-то, гуляя по Городу, Рая познакомилась с ним. Классический киношный типаж – высокий голубоглазый блондин. Настоящий этнический эстонец, тоже приехавший в Город мечты. Много лет спустя, когда Виктору (так звали красавца) диагностируют астму и будут настойчиво рекомендовать смену климата, он откажется наотрез. «Сколько отведено, столько и проживу, - сказал он. – Но только здесь…»
 
Они были вместе больше 50 лет, до того страшного дня, когда не стало Раи. Его Раисы Захаровны.
Какое-то время они снимали квартиры, потом получили комнату в коммуналке и долгие годы душа с душу жили с бабушкой-блокадницей. Позже в результате родственного обмена с дочерью старенькой соседки, наконец-то, обрели свое отдельное жилье. Однокомнатную квартирку. Две комнаты в кооперативе появились у них уже перед самой пенсией. Построили дачу недалеко от Невской Дубровки, с банькой и маленькой тепличкой для помидоров, которые все равно никогда не вызревали. Но они солили зеленые томаты, ходили за сыроежками, делали настойку из черноплодной рябины, выращивали люпины, левкои и наперстянку.
Много смеялись, читали книги и гуляли по Городу.
Бог не дал им детей, но они взвалили на свои плечи двух племянников, сыновей сестер – Кати, которая с мужем-военным жила в Азербайджане, и Вали из Эстонии. Мальчишки получали высшее образование в Питере, и забот придавали немало, ибо не были ангелами, а уродились красивыми и умными парнями со всеми вытекающими…
А еще Рая и Виктор очень любили младшую -- племянницу, позднюю-препозднюю, по тем временам, Катину дочку.
Меня.
 
С самого раннего детства тетя Рая была мне как вторая мама, я провела в ее коммуналке и на даче большую часть школьных летних каникул, таскала к ней подруг, приезжала просто побродить по городу и отдохнуть от маминых воспитательных мер. Это в ее огромном кресле, которое стояло на кухне (для любителей ночной жизни), обложившись бутербродами с рулетом «Ленинградский» и чаем, я в 15 лет взахлеб читала Достоевского. В 17 получала ежедневно солидные карманные «на жизнь», покупала крем-брюле (оно было волшебным!) и …сигареты «Тройка». А когда заявила, что хочу стать океанологом, тетка без всякого скепсиса тут же повезла меня в единственный в стране Гидрометеорологический институт на смотрины. Где-то добыла образцы прошлогодних билетов для экзаменов, увидев которые (математику), я тут же добровольно ретировалась.
Тетка очень хотела, чтобы я осталась с ней. «Приезжай, пожалуйста, - просила она. – Поступим с тобой в мой институт, пока будешь учиться, я тебя всему научу и подготовлю тебе диссертацию, а, может, и две… Работать придешь в мой отдел, а я спокойно уйду на пенсию…»
Ей очень важно было кому-то передать свое дело.
Но легких путем мы не ищем…
 
Сколько помню, в ее коммуналке и квартире постоянно жили какие-то люди. Этот поток не прекращался никогда, даже в лютые питерские морозы, которых я боялась пуще огня. Приезжали родственники, родственники родственников, знакомые, малознакомые и незнакомые, по рекомендациям и просто так, потом пошли дети всех этих знакомых-полузнакомых, потом внуки…
Спали на раскладушках и на полу, ели за столом и на подоконнике кухни, ключи передавали друг другу, как эстафетную палочку, оставляли в почтовом ящике и под ковриком возле двери…
В праздники почтовый ящик тетки просто ломился от открыток.
– Рая, как ты можешь так жить? – спросила однажды моя прагматичная хозяйственная мама. – Это же какой-то проходной двор, ты пускаешь в дом совершенно чужих людей… После них уборки, как на вокзале.
– Понимаешь, Катя… - ответила тетка. – Мне очень повезло жить в Ленинграде. А многие мечтают хотя бы раз побывать здесь, увидеть его… И я должна помогать им в этом. Мне нравится «делится» нашим городом, люди уезжают отсюда счастливыми…
Катя вздохнула и пошла за ведром и шваброй.
Моя мама была маниакальной чистюлей…
 
Кому-то эта история покажется совершенно типичной и уж совсем обычной для нынешнего времени, когда миграция (нередко вынужденная) стала нормой, а иллюзии мы так часто путаем с мечтами.
Но именно в типичности ее сила.
В типичности, которая порой ярче, чем индивидуальность.
При чем здесь свобода?
При том, что не было страха, раздражения, недовольства.
Вот вообще.
И была уверенность, что завтра будет лучше, чем вчера.