Су Катя

родина не располагает к рефлексии.

пишешь, как правило, по возвращении, когда мысли уже улетели туда, дальше на север, вместе с первыми лебедями.

в этом году весна ранняя, такая ранняя, что я и не помню другой такой. или не было, или пропустила именно на родине.

родина встретила дождём и туманом. стоя в Яру, смотрела сквозь вагонное стекло, как дождь лупит по пустующему перрону с ощущением осени внутри. но весна. суровая, северная.

трасса на Фаленки ещё не растрясла прошлогодний ремонт, ПАЗик бежит по ней ровно и резво - насколько это можно в условиях десятиметровой видимости. туман лег на лес и разбивается каплями о лобовое стекло, пока я, словно в детстве, не отрываю взгляда от дороги.

всегда любила ехать впереди, чтобы дорога разматывала свой клубок прямо передо мной. дитя предпочитает смотреть в окно слева, ей пока не знаком этот трепет, охватывающий тебя в пути. даже если ты едешь по изученной вдоль и поперек до последней кочки дороге.

Косинский поворот. каждый раз думаю, как мама ехала здесь в роддом, пытаясь не вытрясти меня в разбитые тракторами и грузовиками колеи прежней дороги. но мы едем по асфальту. старому, но крепкому, положенному военной частью, строившей трассу на Фаленки, с которой мы и сворачиваем домой. тридцать с лишним лет прошло, а дорога держится, для себя солдатики строили, крепко. тополя вдоль дороги садил мамин класс, вокруг них уже давно выросли перелески, за ними поля, леса - на горе туман сдуло, словно и не было его вовсе, так, не туман, а морок, забудь, это лесные духи тебя путали.

асфальт течет, пересекаемый трещинами, и всё это ничем не отличается от тысяч других мест, где среди лесополосы извивается серая лента дороги. но вот автобус влетает в Косу, и вдоль остатков асфальтовых полос бурным потоком катится кирпичного цвета вода вперемешку с грязью.

ну, здравствуй, страна красной земли, я скучала!

положенный два года назад асфальт стёк в родную землю, и посреди этой коричневой грязи его островки почти не заметны. все прежние ямы снова с нами, здравствуй, родина, я скучала!

 

дитя бежит, не пропуская ни одной лужи.

потом приедет племянник Матвейка, Аглаин ровесник, и первым делом закричит: Грязь! Мама, грязь!

напротив соседского дома ребятишки прыгают через канаву, а по ней громко несётся всё та же кирпичного цвета вода.

два дня малышня сосредоточенно месит дорогу, канаву, двор ногами, черпает грязь расписными деревянными ложками, хрустальной посудой, вытащенной ими из недр маминого двора.

грязь! грязь! грязь!

красная земля, после пыли и серо-черной Казани - другой мир. мои ноги ещё помнят, как тащить на сапогах по паре килограмм этой родной земли по пути в школу, из школы, на работу, с работы, как заползает она между пальцев, пока бежишь по размокшим летним дорогам босиком встречать скотину с поля, как это - мять её, чтобы слепить голубка или Катюшу, символ фестиваля молодёжи, как пахнет она, как течет по рукам, когда ты обмазываешь печь перед побелкой.

у магазинов, у нового дома культуры вытаяли колоды с водой, в них торчат самодельные щётки.

ледяная вода, господи, какая вода ледяная!

весной и осень в школу заходили через боковой вход, сразу к раздевалке. напротив входа, на деревянной площадке, наливали две большие колоды воды и они тоже ощетинивались, но ненадолго. очень скоро щетки исчезали, растворялись в утреннем тумане, а скорее, улетали с подачи школьных хулиганов, в кусты позади этой площадки. и тогда сапоги надо было мыть тряпками или руками в этой ледяной кирпично-охристой воде, так похожей цветом на выкрашенные в нашем доме полы.

дитя поворачивает ноги на колоде, чтобы я помыла сапоги получше, прежде чем мы войдём в магазин, но не удерживается и снова прыгает в грязь.

чудесное время - открытие грязи.

 

мама утаскивает нас на концерт в новый ДК. выступают соседи, ещё одно старинное село района - Суна. Звуковик у них нещадно глухой - колонки орут так, что лучше рот держать приоткрытым. зато всё слышно, каждое слово родной речи.

выхватываю давно не слышанное, и не употребляемое мной в этой новой жизни слово, и оно прекрасно определяет это моё вечное ощущение пребывания на родине - керзится.

мне керзится и керзится, туман и вода, вода и грязь. улица пахнет глиной, но я помню - мне керзится.

 

дневное солнце греет хорошо, и к отъезду грязь основательно подсыхает, но дитя уже ходит по канаве, прокатывая по текущей воде обломок кубика Лего (Мама, посмотри, как мой кораблик плывёт!)

к нам ходят из-за дороги мама кошка и котёнок, очень красивые и очень голодные. мама ворчит, но наливает молока и выносит им хлеба. котёнок было бросается к чашке, но мать-кошка ловко выталкивает его мордой и погружается почти по уши,и пока не наедается, не пускает его к молоку.

выживание такое выживание. эта деревенская привычка бросать котов на вольный выпас - мол, не дураки, так не сдохнут, - сколько их не дожило до возраста моего изнеженного Титуса?

впрочем, я его и сама оставила жить в режиме ожидания/выживания, некому больше приходить к котику каждый день, заезжают друзья по возможности. докладывают, что жив и наглажен, все четыре чашки насыпаны с горочкой, ведро полное, не переживай, Катя, не переживай, корми соседского котика. и твой будет покормлен.

 

под Казанью на чистой талой воде плывут два лебедя. поезд простукивает мимо так быстро, что их успеваю увидеть только я, да моя быстроглазая дочь, и то, потому что сидит спиной к ходу. больше в купе никто не успевает. совсем как нынешняя весна - мы за ней не успеваем, и только я, похоже, смотрю в небо и вижу, как летят птицы на север, и кричат, кричат нам сверху, а что кричат - не разобрать. керзится.