ВТОРОЙ ЭШЕЛОН
В канун празднования Великой Победы над фашисткой Германией я решил отдать дань памяти погибшим в Великой Отечественной Войне и фактически залпом, в один присест, написал отрывок из пока ещё незавершённого прозаического произведения под названием «Второй эшелон»
Посвящено оно моему отцу, который семнадцатилетним парнишкой был призван в Красную Армию.
...Весной 1944 года он шёл в рядах частей второго эшелона, перед которым была поставлена задача второй волной наступления накрыть врага на подступах к Берлину.
По сути, второй эшелон играл роль резерва.
По плану генерального штаба, утверждённого Верховным Главнокомандующим на случай непредвиденных обстоятельств, если бы первый эшелон был разбит, эти части вступили бы в бой с фашистами.
При необходимости мощный резерв, каким являлся второй эшелон, должен был поставить последнюю точку в деле окончательного разгрома фашистской армады.
Оценивая такие черты характера отца, как прямота, чистота, бескомпромиссность, естественность, искренность, мне становится страшно, когда я представляю, как он поднимается из окопа в атаку под пули или бросается на амбразуру дзота.
Слава Богу, этого не произошло!
Перспектива родиться в будущем у меня, как и у старшего моего брата, благодаря этому обстоятельству не исчезла.
В военном билете отца, который я отыскал в пожелтевшей от времени коробке, предназначенной для хранения родительских документов, записано: «участие в боях — участвовал в составе 214 отдельного подвижного артиллерийского дивизиона БО Черноморского флота с мая 1944 г. по 16.09.1944 г.»
…Отец дошёл до Румынии, когда закончилась война.
(Кстати, следует отметить, что местное население Восточной Европы относилось тогда к солдатам Советской Армии почтительно, заботилось, обеспечивало провиантом).
Папа дослужился до звания «сержант», гордился формой моряка, которую носил, на его бескозырке красовалась яркая, бросающаяся в глаза надпись золотыми буквами «Черноморский флот».
Во время войны структура Вооружённых сил менялась.
В 1944 году возник (приблизительно в нынешнем прообразе) новый род войск — «Морская пехота».
К нему и отнесли отцовский дивизион.
(Получается, я сын морпеха!)
Вот справка:
«Морская пехота - род сил (войск) ВМФ, предназначенный для участия в морских операциях и использования в качестве ударных отрядов в других видах боевых действий, в задачи которого входит захват береговой линии, портовой инфраструктуры, островов и полуостровов, кораблей и судов, морских баз противника, с воздуха (парашютный десант) и воды. Морская пехота также применяется для отдельных операций специального назначения, а также для охраны прибрежных и других объектов. Входит в состав военно-морского флота».
А вот выдержка из Википедии: «Направленные в пехоту моряки часто оставляли себе тельники и бескозырки и шли в атаку в тельняшках. В бою моряки отличались особой смелостью и дерзостью».
Да!
Я сразу вспомнил рассказ отца о том, что моряки на суше наводили дикий ужас на фрицев.
В чёрных бушлатах они бросались в яростную атаку, на ходу присоединяя к дулам винтовок острые, как лезвия бритвы, штыки.
Не делая ни единого выстрела, они достигали передовых рубежей вражеской обороны и молча, с особым остервенением безжалостно вспарывали животы немецким пехотинцам.
В скором времени фашисты прозвали их «чёрной смертью»: лишь завидев приближающихся моряков, они в панике бросали оружие и улепётывали во все лопатки куда глаза глядят…
Википедия также поясняет: «Организационно морская пехота входила в состав Береговых войск ВМФ, включавших также части БРАВ (береговой артиллерии и береговых установок ПКР)».
А вот это уже конкретно про моего отца!
Про его службу в подразделениях береговой артиллерии!
…Пока мой будущий отец воевал, бабка Анастасия, оставшись без основных кормильцев, мужа и старшего сына, мыкалась с голодными семерыми малыми детишками, как могла.
Настал момент, когда в доме есть было нечего. Она написала сыну о том, что они пухнут от голода. Отец немедленно обратился к начальству, которое, по существующим тогда правилам, распорядилось обеспечить семью военнослужащего специальным пайком.
Паёк стал спасением семьи.
Когда отец приезжал на кратковременную побывку, его встречали, как Бога. Так говорил, вспоминая о тех днях, младший брат отца – Шура.
В семье отца боготворили. Гордились им. Отец стал для младших братьев и сестёр непререкаемым авторитетом, священным оракулом.
Конечно, с годами, когда все подросли, стали самостоятельными и обросли, в свою очередь, семьями, отношение к нему стало менее пиететным, что ли.
Но базовое уважение к старшему брату принципиально сохранялось на протяжении всей его жизни.
Семь лет он отслужил в Крыму. Многое довелось перетерпеть.
Был случай, когда шлюпка, в которой находился отец с сослуживцами перевернулась в холодную ненастную ноябрьскую погоду. До берега пришлось плыть в одежде, рискуя утонуть от волн и переохлаждения.
К счастью, тогда обошлось без серьёзных последствий для жизни и здоровья.
Опасность подстерегала и оттуда, откуда не подумаешь. Однажды их серьёзно отравили.
Дело было так.
Интендант с водителем вёз им на полуторке съестные припасы. В нарушение запрета в кузове он разместил фляги с соляной кислотой. Грузовик опрокинулся. Кислота попала на продукты.
По законам военного времени это грозило трибуналом и закономерным приговором: «расстрел». Оба сильно перепугались и трусливо скрыли этот факт. Накормили матросов отравленной пищей.
Через небольшое время все участники трапезы почувствовали себя плохо. Рвота шла вместе с кусками слизистой желудка.
Отец, благодаря заложенным в нём природным силам, выжил. Правда, желудок он испортил навсегда.
Спустя тридцать пять лет его старший сын-хирург и мой родной брат Саша организовал ему операцию по удалению большей части изуродованного желудка (оставшуюся треть напрямую соединили с кишечником).
И ничего. Срослось. Никакого дискомфорта отец после операции больше не чувствовал. Даже аппетит не пропал!
Тут я немного отвлёкся.
Хотелось бы вернуться к первым впечатлениям, о которых спустя годы мне поведал мой отец.
...В конце ноября 1943 году отца призвали в Армию.
После полугода прохождения подготовки в «учёбке», как и полагается, он был направлен в ряды действующих войск, в только что освобождённый, опалённый войной Крым.
Подразделение, где отец служил дальномерщиком батареи береговой артиллерии, дислоцировалось в Балаклаве.
Оттуда, сквозь оптические приборы, молодой паренёк как-то раз разглядывал немецкий крейсер.
Тот шёл очень далеко, за пределами досягаемости полёта снаряда орудия…
Какое чувство досады охватило тогда моего отца!
А ещё папа рассказывал о своих впечатлениях, когда их подразделения только что вошли на территорию Крыма, которая всего лишь пару дней назад была освобождена нашими войсками.
Зрелище тяжелое, гнетущее...
Если трупы советских солдат к тому времени успели прибрать, то трупы фашистов грубо спихнули в глубокое ущелье.
Не по причине лютой ненависти.
Времени и сил на захоронение не было.
Войска спешно продолжали наступление в западном направлении, стремясь как можно скорее освободить нашу истекающую кровью многострадальную страну.
...Смрад разложения распространялся на всю округу...
Из юношеского, вполне объяснимого любопытства, преодолевая отвращение, отец спустился на несколько десятков метров вниз на дно ущелья.
Увидел чёрные лица эсэсовцев, торчащие из-под ещё не успевшего растаять снега полуразложившиеся человеческие руки и ноги.
Форма на них была новенькой, как с иголочки, на запястьях блестели золотые браслеты и дорогие часы.
Но ничто не спасло их от неминуемой расплаты за всё содеянное на многострадальной Крымской земле!
Выбравшись из ущелья, он увидел два танка, немецкий и наш, застывшие, как вздыбившиеся кони, опираясь гусеницами друг на друга…
Никто из них не победил, но никто и не сдался.
Как два богатыря, одновременно пронзившие друг друга копьями.
Так и стояли в виде зловещей обугленной арки.
Как свидетельство несокрушимости обеих враждующих сторон, их мощи и потрясающего упорства в достижении цели.
Если бы он, деревенский паренёк с семью классами неоконченной из-за войны средней школы за плечами, обладал навыками стихосложения, такими же, как его второй сын, то, думаю, выразил бы свои впечатления примерно так:
«Была скоротечной атака,
И в ней, захлебнувшись в пыли,
Два, впавшие в ненависть, танка
Друг друга подбить не смогли...
Почуяв смертельную драку,
Вцепились, как псы на бегу,
Клыками раскрошенных траков
В кровавую глотку врагу!
Застыли, сражённые оба, –
Но в гневе их пыл не потух! –
Фашистская чёрная злоба
И русский несломленный дух.
...Враждой ослеплённые ярой,
Они, отовсюду видны,
Стояли обугленной аркой –
Как символ священной войны...»
Крым стал вечной песней отца!
Там он встретил свою первую любовь...
Она стала первой женщиной для отца. Восторгалась его искренностью, естественностью, природной чистотой. Была очень благодарна за внимание, проявленное с его стороны.
Но, увы, их связь серьёзными отношениями не признавала. Считала, что есть непреодолимое препятствие.
Девушка была постарше его на пару лет, обладала яркой внешностью, дивной красотой…
Но к несчастью своему не смогла в своё время по каким-то причинам уйти вместе с отступающими советскими войсками и оказалась на оккупированной немцами зоне.
Фашисты, конечно же, не пропустили удобного случая воспользоваться прекрасным налитым девственным телом спелой цветущей девушки...
Она никогда не рассказывала своему молоденькому поклоннику, моему будущему отцу, о гнусных, мерзких подробностях своей жизни в порабощённой Феодосии (но жить с этим, говорила она, я долго уже не смогу).
Не представляю, каких душевных сил стоило ей пережить эту оккупацию!
Немцы с удовольствием использовали её красоту «по назначению».
Чтобы спасти свою жизнь, наивная, ещё совсем юная девушка смалодушничала: была вынуждена спать сначала с офицерами, потом с солдатами.
Практически получилось так, что она прошла «сквозь строй».
Воспитанная в устоях строгих моральных принципов советской страны того периода, она страшно страдала.
Помните (если читали) о словах немецкого врача, осматривавшего русских девушек перед отправкой на принудительные работы в Германию?
Он произнёс вещие слова: «Мы никогда не победим этот народ. 90% обследованных мной девушек – девственницы!».
Врач был очень опытен и по-настоящему мудр: он прекрасно осознавал великую непоколебимую силу (в данном случае – мощь) нравственности.
После освобождения Крыма советскими войсками любимая девушка сержанта береговой артиллерии «приговорила себя к исключительной мере наказания»: она говорила отцу, что ей уже не жить, что она не достойна новой жизни.
Мысленно она давно уже погибла, деля постель с врагом.
Отец пытался привести её в чувство, образумить, предлагал руку и сердце, но красавица решительно отвергла его предложение, утверждая, что она теперь «опущенная», «грязная», «падшая».
Вспоминая свою молодость в годы военного лихолетья, отец часто просил меня поставить ему пластинку с песней «Феодосия» на стихи Владимира Харитонова в исполнении Марии Лукач. Он слушал эту замечательную, проникновенную песню, напоминавшую о первой и чистой любви, и по его морщинистому лицу текли нескончаемые слёзы.
Казалось, что в своей памяти он перелистывал все страшные картины минувшей войны, но все ужасы затмевал незабываемый образ его возлюбленной…
И я хорошо понимал, кого он представляет в своём воображении в эти трогательные минуты…
Мелодия заканчивалась, он просил повторить.
И так несколько раз подряд:
«К тебе приходят корабли
И паруса маячат алые.
На самом краешке земли
Ждет моряка гора усталая.
Пусть журавли несут по осени
за моря
свою печаль.
Феодосия, Феодосия –
ты любви моей причал.
Тебе - днепровская вода
И телеграмм московских молнии.
Пусть будет жизнь твоя всегда
Счастливым солнышком наполнена!
Пусть журавли несут по осени
за моря
свою печаль.
Феодосия, Феодосия –
ты любви моей причал.
За годом год за веком век
Уходят и не возвращаются.
Пусть каждым утром человек
В красивом городе рождается!
Пусть журавли несут по осени
за моря
свою печаль.
Феодосия, Феодосия –
ты любви моей причал...»
