Хозяин таверны
От старинного поместья лесом путь лежит полого.
Говорят, что эти дебри не подвластны даже богу.
Ночью кто пойдёт по лесу, тот домой уж не вернётся.
Кто-то стонет в чаще жутко: ветер? Выпи на болотце?
Днём играет лес листовою, полон солнцем он весенним,
Ночью страшен и неистов, будто одурманен зельем.
Буря к ночи разыгралась, ветер свищет, словно леший,
Не пройти по тёмным чащам, будь ты конный, будь ты пеший.
А в таверне придорожной люди спят, забыв заботы.
Лишь не спит хозяин старый, курит трубку, ждёт чего-то.
На лице его морщины, будто страшные канавы,
И от пламени камина отблеск на зрачках кровавый.
То ли думает о прошлом, то ли будущее видит.
Кто поймёт чужие мысли? Ждёт, а, может, дремлет, сидя?
Вдруг собаки лай подняли, в двери стук раздался громкий.
Не спеша идёт хозяин, отпирает все щеколды.
Статный герцог в дом заходит, с ним идёт и дочь – подросток.
“Ось кареты поломалась, починить её непросто.
Ты, хозяин, приюти нас, много золота получишь”.
“Хорошо”, - тот тихо молвит, “раз такой уж выпал случай”.
Он берёт с камина свечи и ведёт гостей по спальням.
А по ставням хлещет ветер, и гремит раскат недальний.
Герцог поступью усталой вдоль идёт по коридору
Он немолод, но на скачках молодым даёт он фору.
Девочка мила, пригожа, её, наверно, лет двенадцать,
На отца она похожа, впрочем, трудно разобраться.
В этом возрасте все дети так на ангелов похожи!
Как-то сложится их судьбы, мы сказать, увы, не можем.
Вот уж гости все в постелях и усталым сном забылись,
Над таверной в это время тучи чёрные сгустились.
И гроза, страшнее ада, словно бесов перепалка.
Застонал в постели герцог, и проснулся: душно, жарко.
А в камине ветер злится, словно бы младенец плачет.
Герцогу уже не спится. Вот же вышла незадача!
Вдруг ему просверках молний силуэт недобрый мнится.
Он зажёг свечу и видит: бьётся в стёкла будто птица,
Быстро он к окну подходит - никого! Лишь ветви гнутся.
Обернулся – там хозяин, а в руках стакан на блюдце.
“Не хотите ль, герцог, выпить? С молочка спокойней спится?”
“Как ты смеешь?! Убирайся!” – а в окно всё та же птица.
“Молока я не желаю!” - крикнул герцог, негодуя.
“Хорошо”, - сказал хозяин, “расскажу лишь быль одну я”.
“Много лет промчалось мимо, с той поры, как был я молод,
Жил один я, лишь с сестрою. С ней делил я жар и холод.
Был я ей отцом и братом, защищал её, лелеял.
Вдруг её заметил герцог, стал заботлив, нежен с нею.
Но была сестра наивна, и мужчин она не знала,
Я считал: ещё не время! Поживёт со мной сначала.
Он дарил сестре пионы и катал её в карете.
Но сестра о том молчала и скрывала встречи эти.
Долго я не знал об этом, ведь она любовь скрывала.
А узнал, уж было поздно: загрустила, ела мало.
Кончил герцог флирт с сестрою, наигравшись с нею вволю.
И однажды страшный омут ей помог с девичьим горем!”
“За тобой слежу давно я, видишь: хитро всё устроил -
Ты ведь сам ко мне приехал, а не гнался за тобою!”
Кончил свой рассказ хозяин, герцог был белей, чем саван.
“Ты меня убить задумал?!” “Ну, зачем?!”, - в ответ хозяин,
“Ты же вёз с собою дочку?” Закричал тут герцог дико,
Побежал, пути не зная, прямо к ней, быстрее крика!
Дочь спала, проснулась: “Папа, что случилось, что кричишь ты?!”
“Ничего, прости, малышка! Мне приснился враг давнишний!
Ты усни теперь, мой ангел. Я пойду и тоже лягу!
Пусть тебе присниться замок, я и мама будем рядом!”
Герцог так сказал и вышел. Он обшарил всю таверну,
Но хозяина не встретил. Разбудил двух слуг он верных.
На часах у спальни дочки их поставил. Успокоясь,
Он к себе пошёл угрюмый. Лёг в кровать, не снявши пояс.
А за окнами мелькали чьи-то тени, словно лица.
Герцог, лёжа на постели, стал, как принято, молиться.
Утром встала вся таверна, слуги занялись делами,
Дали девочке умыться, а потом умылись сами.
После к герцогу стучатся, он им дверь не отпирает,
И хозяина таверны им сыскать дано едва ли!
Снова стук – лишь вторит сердце, дверь плечами вышибают.
Там лежит в кровати герцог. Прямо в сердце нож сверкает.
Суета по всей таверне: ищут, молятся, стенают,
Лишь у герцогской постели кошка молоко лакает.
