Она плакала, склонившись над его непослушными волосами, вдыхала их запах, а после – целовала уже остывшие пальцы, в которых была зажата какая-то книга.

 

Шёл три тысячи двадцать восьмой год...

---

 

 

Чёрный корабль опускался на белое дно

Кратера дальней звезды Ацинтуки-Мукаба.

Свет синтетический бился неспешно в «окно»,

Девушка плакала горько: «Зачем же ты, папа?

Разве тебе не хватало чужих кораблей,

Жарких планет, галактических дыр и смещений?

Сколько веков ты не видел обычных людей,

Сколько сменилось далёких земных поколений?

 

Всюду одни. Ну а он...

Я любила его –

Первый живой человек среди мёртвых железок.

Он научил, что любовь – это бой лобовой,

И рассказал, что есть море, а в нём волнорезы...

Запах травы описал, васильковую дрожь,

Пел мне чудесные песни под нежные звуки.

И рисовал заполярье и спелую рожь,

И целовал онемевшие тонкие руки...

 

Как же ты мог отключить кислородный поток –

Умер во сне мой певец, мой небесный красавец.

 

«Знаешь, возможно, что был я неправ или строг,

Будет уроком для глупых, как ты, своенравниц!

Он расшатал твою душу, любви научил,

Гибель посеял, тебя задурив словесами.

Вот потому-то его я нещадно убил.

Так что теперь мы привычно парсеками – сами.»

---

 

Спит Ацинтука-Мукаба безжизненным сном,

В чёрном просторе небесном плывут невесомо

 

Двоё...

 

В ладони его – "изумрудистый" том:

«Сборник осенний...» какого-то дальнего года.