Клара Витальевна Екимова родилась в Сталинграде. Во время войны была эвакуирована в Киргизию, которая стала для неё второй Родиной. Мы с ней соседки. Живём на одной лестничной площадке. Старушке 80 лет и она любит поговорить, но не может без слёз рассказывать о войне. Вот, что она мне рассказала о своем детстве.

– Я родилась в Сталинграде. Мама и папа работали на Сталинградском тракторном заводе, тогда он был самым большим заводом в стране. До войны там выпускали трактора, а после освобождения города от фашистов – танки «Т-34». Завод находился в промышленной зоне города, а справа и слева от него были частные дома, которые назывались Верхний и Нижний. До войны мы жили в Верхнем районе, а потом родители переехали в Нижний, потому что он был ближе к заводу. Когда началась война, мне было пять лет, а сестре шесть.

Отца забрали на фронт, мама сутками пропадала на заводе. Домой она приходила редко. Забежит, оставит буханку хлеба, иногда бутылку молока, поцелует нас и снова уходит на работу.

Мы с сестрой жили одни. Утром вставали и шли в садик. Не потому, что нам этого хотелось, а потому, что там кормили, несмотря на то, что шли бои, детей в садике было много, и нам варили кашу.

Во время налета воспитатели уводили нас в погреб, который до войны был складом. Никто из нас не плакал, потому что воспитатели говорили, чтобы мы сидели тихо, а то придут фашисты и нас всех убьют. Подвал был тесный. Мы сидели, прижавшись друг к другу, а воспитатели всё время крестились и просили Боженьку, чтобы бомба на нас не упала.

Когда налет прекращался, нас снова вели в детский сад. Я помню, когда мы выходили из подвала, дым доходил до нас, вдали пылали дома.

Немцы бомбили завод и центр города. В частный сектор падали лишь случайные бомбы, поэтому наш одноэтажный садик Бог миловал.

Как-то раз Верка, моя сестра, сказала, что нам надо искать маму, потому что её долго нет. И мы пошли в город. Дома там были почти все разрушены. На улицах было много холмиков, сестра сказала, что это могилы, и мы их обходили. Потом увидели, как взрослые, с повязками на руках, после бомбёжки, собирали умерших людей и складывали их в кучу. Это было ужасно. У многих людей не было рук, ног, головы. Это было кровавое месиво. Нас стало тошнить. Один дяденька увидел нас, отругал и отправил в бомбоубежище. А потом за нами пришла воспитательница и привела в детский сад. Нам было очень страшно и в город мы больше не ходили.

Однажды днём мама прибежала за нами в детский сад и сказала, что мы уезжаем, что началась эвакуация населения. Слово для меня было длинное, непонятное и страшное. Она собрала вещи в узел, одела нас, и мы пошли на пристань. Шли по горящему городу, а когда появлялись немецкие самолёты, прятались в руинах.

Нас переправляли на левый берег Волги на плотах. Немецкие самолёты летали над нами и бомбили плоты. Несколько плотов впереди нас разлетелись в щепки. Мама связала нас с сестрой шарфом, чтобы мы не потерялись.

На плот, который шёл впереди, упала бомба. От высокой волны наш плот чуть не перевернулся. Узел с одеждой, который мама успела захватить, свалился в воду. Она страшно расстроилась, пыталась прыгнуть за ним, тогда солдат пожалел её и багром вытащил тюк. Эта временная заминка спасла нас, потому что впереди ещё на один плот упала бомба. Люди тонули, кричали, но спасать их было некому.

Почти у самого берега прямо возле нашего плота упала бомба. Плот наш перевернулся. Мы с сестрой стали тонуть. Но видимо, обе родились в рубашке, какой-то мужчина взял шарф и поплыл к берегу. Там нас уже ждала санитарная машина. Мама утонула.

Сколько лет прошло, а мне до сих пор снится та переправа. Перед глазами мелькают картины бушующей Волги, и я слышу крики утопающих. Я просыпаюсь от ужаса, а потом долго не могу уснуть.

 

P/C 26 декабря 2017 года, сердце Клары Витальевны перестало биться, она тихо умерла дома.