Первые мысли, после прочтения предложенной темы, были написать о любимом романе Овод, который я не брал в руки, наверное, последние лет пять. Следующая мысль была рассказать о поэзии любимого мной Михаила Лермонтова, походя упомянув, что в Чеченскую компанию стихотворения записанные на обрывках бумаги шли на раскурку табака. Выкурив горькую сигарету, понял, что очень хочу рассказать о малоизвестных авторах, чьи стихи и романы подвергались гонениям, не издавались и уничтожались за раскрытие персонажей мира «нетрадиционных» ценностей. Талантливых, самобытных Авторов, очень мало известных русскоязычному читателю. Оценив запас времени: вечер - утро, доставшиеся редкому гостю от заявленного месяца, понял, что не хочу писать ни о ком из них вскольз и наспех.

 

«Рукописи не горят», - пробовал я на вкус предложенный посыл, поднеся спичку к пожелтевшему, истёршемуся до дыр листочку от постоянного ношения в заднем кармане брюк.

 

В последний раз я обнимаю Образ.

Нелепые слова швыряю резко в спину.

Кто умирал, поймёт, насколько это просто.

Последняя глава - лист за листом в Могилу.

И больше ничего, и никаких Преград.

Последней жизни день в сыром тумане тает.

Я просто ухожу. Не так, как все. Я рад.

И я молюсь, но Тень от Божьих глаз скрывает

Всё то, чем жил, что написал на лист,

Как ветер-листопад смешал, что Будет и как Было...

Путь долгий предстоит, но я пред Богом чист.

А Душу ТЫ прости, и Сердце, что Любило.

 

Эх, Пашка- Пашка, ..

Я понял, что хочу рассказать именно о его стихах, которых осталось очень мало, а те, что живы, возможно, никогда не появятся даже в интернете. А ведь я ими жил, уходя от опостылевшей жизни, когда «всё было против», только его стихи освещали мой мир, потому, что сам я так сказать не умел, его убийственные строки дарили мне жизнь и, нисколечко не стыдно тех слёз, что застилали глаза чёрными ночами, принося очищение и силы.

 

Я больше не приду.

Нет смысла тянуть время.

Я возвращаю неразгаданные сны.

Не дрогнули слова,

Не расплескалось семя.

Я просто дал тебе свою любовь взаймы…

 

«Рукописи не горят». Горят! Ещё как горят! Гулкие тетрадные листочки в клеточку, сплошь испещрённые не очень ровной убористой карандашной вязью. Чистые странички, - Пашка во всём был очень аккуратен, не смотря на свою вредность и разгильдяйский характер. Безупречное каре светлых волос, «седых уже с рождения», скрывал капюшон его ярко-фиолетовой кенгурухи, надвигая который, он прятал свой, по-детски пронзительный взгляд и синеватые круги под глазами, от постоянных пьянок и прочих «примочек».

 

Пламя жадно листает страницы потрёпанной общей тетради, раскидывая в темноту красные ошмётки, которые, точно адские кровавые леденцы облизывает ветер, пока от них не остаётся даже пепла. И лишь пурга, да карканье воронов поодаль от костра, замерзшая река, да чёрные дремучие ёлки. А может, то вовсе не вороны, а демоны, крылами своими раздувают адское пламя, пожирающее страницы рукописи. Горят, ещё как горят! Под неистовую вакханалию мелких готов – пацанов и девчонок, замирающих перед обективом фотоапапрата в вычурных эпатажных прикидах на голое тело и, нипочём им ни снег, ни ветер, ни беснующееся пламя, в которое кто-то метнул недопитую спирта Ройал. Пламя, сжирает нехитрую экипировку, бокалы, баяны, да пропитанные слезами страницы, и жизни тех, чьи фотографии, только фотографии, которые никак не может спалить возбужденная в ночи память.

 

Украсит стены тень воспоминаний.

В абсент пипеткой капну лауданум.

И снова кровь блестит на стенках ванной,

И снова сигарет дым кажется туманом…

 

Мне холодно и зябко в вашем мире.

Вы выгнали меня. Я без вины виновен.

И одиночества оскал становится всё шире,

Спокойствия язык, как у змеи раздвоен…

 

Привожу лишь запомнившиеся строки, написанные пятнадцатилетним пацаном, в компании которого никто не мог и представить, что творится внутри у этого мальчишки. Наверное, он не зачитывался нетленными стихами Пушкина, не просиживал ночи на литературных сайтах, потому, что интернета ещё не было. Как и большинство мальчишек его возраста гулял, бухал, «старался с каждой переспать в тумане героиновых заторчей», упивался этой жизнью, по-полной, «любил, но любовью пропащей, непродуманной, чистой, внеплановой». Вот и рождались стихи, как любил и умирал, каждой строкой пытаясь ощутить хоть что-то божественное или человеческое в сплошном безумии окраины провинциального городка конца девяностых. Писал, чтобы ощущать, что он ещё жив, потому, что не мог не писать…

 

Я убегал в Леса Потусторонних Красок,

Я больше не хотел сливаться с этим миром.

Но клочья шерсти вылезли из масок -

Последняя чума, оконченная пиром.

 

Своих последних снов растрёпанные тени,

Быть может, сохраню, как память НИОТКУДА.

Но вряд ли прозвучат застенчивые трели -

Моих стихов Отвергнутое чудо…

Когда этот «юноша бледный со взором горящим» недоверчиво и боязливо открыл для меня свои строки, я ночь не спал, меня колотило в какой-то нервной истерике, выворачивало наизнанку от чувствования, как болит и кровоточит каждая строка.

 

А сколько было авторов, ещё совсем мальчишек, чьи строки мы не услышим НИКОГДА. Тех, кто писал «в стол», «выдавая своё за чужое», без возможности быть услышанным, понятым даже в кругу своих лучших друзей. Чьи строки пронизаны вселенской болью и одиночеством, «неправедной» любовью, чьи души сгорали вместе с нестройными строками, открывавшими перед ними вселенский канал понимания и своей полнейшей безысходности с той чистотой, которая бывает только в детстве. Ибо, вырастая, мы учимся лгать и лицемерить, становимся «как все», чтобы выжить в этом продуманном мире людей и вещей.

 

Одиночества вкус

На губах воспалённых.

Разрывай мою грудь,

Ветер мыслей тлетворных.

Я хотел быть как все,

только крылья мешали,

я их бритвой кромсал -

вы же не замечали…

 

Безусловно, столетиями люди зачитывались и вдохновлялись творениями мастеров слова но, не будем лукавить, у каждого на слуху есть авторы, или великие учёные, предавшие огню свои творения и, мы никогда не узнаем, какую истину или величайшее заблуждение постигли они. Первый раз, когда записали, второй, - когда сжигали.

 

Раскололась хрустальная призма.

Кровь струится с порезов на шее.

Я прощаюсь с тобой в Этой жизни,

в Новой встречи просить я не смею.

 

Ночью, дым сигареты вдыхая,

Прочитай пожелтевшие строки.

Не кляни, что Судьба молодая -

Молодые всегда одиноки.

 

Постарайся забыть об ушедшем,

Полюбить Снегопады и Грозы.

Душу вновь Лунный Пепел залечит.

Яркий бисер теперь твои слёзы.

 

И в прохладе ночи засыпая,

Не проси повстречаться со мною.

Я тебя в новой Жизни узнаю -

Улыбнусь одинокой звездою.

 

Не пишу имя автора, вы всё равно не найдёте его стихов в интернете. Горят рукописи, сгорают люди, выгорает память и пламя, словно чистилище, как проводник в мир, где «все ещё живы».

 

Ты знай о том, что я тебя не жду.

Я сплю без страха о потере.

И я не бегаю к окну,

Тебя искать в ночной метели.

 

Я не включаю свой ночник,

Не жгу свечёй ночные краски.

Я не желаю, чтоб возник

Твой силуэт, лицо за маской.

 

Давно… Теперь уже давно,

Я не желаю быть любимым.

Нет страха выйти чрез окно.

Нет страха быть опять гонимым.

 

Я больше не услышу слов,

Клеймом поставленных на сердце.

Ты знай о том, что без оков

Остался я. Закрыта дверца.