Выпал снег. Розы в снегу завяли.

«Как горько...» - подумала Маша, глядя на сморщенные надежды, и под воздействием неких сил неверным шагом сходила в ближайший гастроном. От горькой, как ни странно, стало еще горше. Она и не заметила, как к душевным присоединились пустые метания по пропитанной омлетным запахом квартире, в поисках сладкого. Потом, непостижимым для себя образом, Маша переместилась на лестничную площадку и, проткнув туман сомнений безумной рукой, нажала на кнопку звонка параллельной двери. Странно-мгновенно перед глазами вместо дермантиновой поверхности образовался силуэт, и, как будто издалека, в её уши влился мужественный голос: «Великое дело – предчувствие».

«У вас сахару не найдется?» - эти слова не успели вырваться из Машиных мыслей в безвакуумное пространство. Туман сгустился, да и не туман уж вовсе, а густые клубы банного пара. Сквозь эту пелену простерлась до неприличия огненная, как показалось, длань…

- Возьмите, у меня много, только вот из больницы, а там, знаете, всем апельсины приносят.

В ее взгляде маятником закачался рыжий шар…

Оранжевый свет прыгал по векам – Маша зажмурилась и перевернулась на другой бок. Просыпаться не хотелось.

Оранжевый? - смутное воспоминание оборвало всякое желание нежиться. Глаза открылись, и этим самым глазам явилась реальность: старое зеленое кресло, картина с какими-то мадамами и стол с апельсиновой вазой. Чужой стол с чужой апельсиновой вазой. Судорожные руки пробежались по собственной фигуре и решили, что все, слава богу, на месте, в смысле одежды. Украдкой, чтоб не привлекать непонятно чье внимание, Маша огляделась.

«Пусто» - это был не вздох облегчения, это был молитвенный всхлип.

Она сползла с того, на чем лежала - с дивана, и партизаном начала передвигаться к выходу из комнаты. Взгляду уже открылся вид на злополучную дермантиновую дверь, один рывок… и тут снова возник силуэт, верней уже не силуэт, а целый мужской торс, затормозив Машину прыть своей непробиваемостью.

- Доброе утро, – произнес вчерашний голос, - Эк вас вчера развезло, это ж надо, в гастроном без всякой на то привычки.

«Может и не маньяк» - Маша медленно подняла глаза. Взгляду открылся обычный мужчина среднестатистической наружности, не самого свежего возраста.

- Я там глазунью и сок, ну, из апельсинов, чтоб голова не болела…

Маше было странно сидеть на чужой кухне, еще более странным было то, что кухня уже и не чужая будто, и силуэт в оконном проеме тоже не совсем чужой. Или совсем не чужой? А розы? Разве она когда-то любила розы?