Письма (Она)

 

Пишу тебе «за тридевять земель», туда, где поседевшие деревья скрипят во тьме. Где кружится метель, запугивая стылую деревню, лежащую в колючей тишине. Где, вывернув изнанкой поднебесье, хрипят ветра, и хлипкий интернет теряет поминутно равновесье.

Ты - весел, говоришь, что ночь длинна, как Вилсонская опера*, и впору слагать стихи. Слагаешь. В них луна, нагой русалкой спрыгивая в прорубь, скрывается под каменной водой, Селеной выплывая из-за льдины.

Ты Бродского цитируешь порой. И учишь жить неспешно, чтоб руины не множить до секвоевых вершин, чтоб мусор не накапливался в складках бессмертной, пусть и загнанной души, положенной Всевышним на лопатки.

А я пишу о всякой ерунде, в которой нет приправы в виде тайны. О том, как пролетел столичный день, что в сонный дождь вплетается трамвайный холодный стук. И сдавливают грудь твои стихи, обрывки разговора.

Я долго не могу потом уснуть и пальцем по экрану монитора вожу: «Люблю тебя».

 

________________________________________________

 

*Опера Роберта Уилсона «Жизнь и эпоха Иосифа Сталина», состоящая из 7 актов, шла 13 ч 25 мин в Бруклинской академии музыки (Нью-Йорк.США) 14 и 15 декабря 1973 г.

 

Письма (Он)

 

Ну, здравствуй. Как погода? Как дела? У нас под вечер снова минус тридцать. И ветер, закусивши удила, заглядывает в мраморные лица прохожих, торопящихся скорей в натопленные домики-шкатулки.

При свете одиноких фонарей рождается затишье в переулке, мучительное в сущности. Но мне, наполненному письмами твоими, уютно в наступившей тишине, где мысли вдруг становятся живыми, где чувствуешь, что с ног до головы ты изменился, стал мудрей и старше.

Я знаю, что мы все чуть-чуть волхвы, не только в Рождество, (как думал раньше, наученный поэтом), а всегда, способные на светлые безумства.

Мне кажется сейчас, не провода, не спутники нас связывают – чувства, нанизанные кем-то на стихи, на музыку, звучащую повсюду, на тысячу непознанных стихий. Достигнув максимальной амплитуды, они переродят нас, и тогда – ну что нам заколоченные двери, железные заборы, города, чужое восклицание «не верю!»…

Тогда я не нажму опять «delete». Ну, а пока: прости меня, родная…

Я вновь пишу… что весел и небрит, что слышу стук уставшего трамвая, в котором едешь ты, твое тепло летит ко мне сквозь тучу снеговую.

…Я, глядя в запотевшее стекло, черты твои по памяти рисую.

Пиши мне.