Да – он устал. Когда небо на востоке покраснело в ожидании восхода солнца, ноги его уже заплетались, а мысли стали нечеткими, как деревья в густом тумане. Клевер любил это время, когда утро опускалось на землю, щебет ранних птах навевал сон и, неспешно шагая по извилистой тропинке, наслаждался покойностью, идилличностью окружающего.

За последние пару недель это было первое утро, когда он чувствовал себя превосходно, поверив, наконец, что неприятности позади, и ему можно спокойно передвигаться, есть, пить, спать... жить – одним словом. Еще вчера он никак не мог уснуть, ворочался и вздрагивал, когда среди привычных звуков вылавливал что-то похожее на осторожные шаги, и забылся только под самый вечер. Но эта ночь, на удивление, случилась чудесной. Вначале, проснувшись, как и во все предыдущие, он долго лежал, мусоля мысли о своей глупости и безудачности, потом, все так же лежа, он раз десять мужественным шепотом продекламировал мантру «Я самый великий и могущественный…» и, в конце концов, почувствовав, что есть хочет совершенно уже невыносимо, встал на дрожащие (то ли от голода, то ли от страха) ноги, несколько раз присел, чтоб устранить трясучку, и, уже ужом, опасливо выскользнул в дверь. Опасения были напрасными, атмосфера была темна, бодряща, абсолютно тиха.

Дальше все было замечательно. Окончательно уверовав в свободу, Клевер направился к примеченной ферме. Ему повезло: очень кстати сторож безмятежно сопел в охапке сена, а коровки были чудо какие ласковые. Надо сказать, он всегда обожал этих животных. Коровы отвечали ему взаимностью. И имя ему дали по этой его особенности (о чём любила говаривать матушка). Сейчас, когда Клевер воровски прокрался в их царство, они эмпатично хлопали длинными ресницами и, пока он трапезничал, пытались лизнуть то руку, то в темечко. Сытость и чувство свободы после стольких дней невольной аскезы и затворничества, переросли в эйфоричное желание идти (и не важно, куда), бежать, лететь, и он беззаветно помчался, потому что летать ему было рано – не вышел возрастом. Он бежал, бежал по парным полям, по угрюмому лесу, оставил позади речку, сверкающую змеиной чешуей в свете луны, бежал, пока не увидел перед собой огни городка. Тут Клевер сбавил ход до приличного пешего и до рассвета бродил по пустынным улочкам, глазея по сторонам, а с первыми лучами солнца, уставший, но почти счастливый, побрел к своему пристанищу.

Чувство беды возникло внезапно. Он поворачивал ключ в большом амбарном замке, запирая дверь изнутри, когда по спине пробежала волна тепла. Это было мерзкое ощущение присутствия чужого горячего тела. Клевер резко обернулся, выхватив глазами силуэт: в углу кто-то затаился, и это точно не обман зрения. Он обреченно понял - это она, та тварь, преследовавшая его, заставившая прятаться и дрожать от одной только мысли о людях. Как? Как она его выследила? В склепе на давно заброшенном кладбище? В какое-то мгновение в его сознании пролетел весь ужас предыдущих дней:

 

Матушка увещевала: «Ну что тебе не сидится на месте, подожди немного, вот будешь совершеннолетним, крылья окрепнут, тогда уж сам будешь за себя отвечать. Твои шестьдесят не за горами. А знаешь, как люди нас ненавидят?! Стоит кому прознать, кто ты – пиши пропало… а я, - тут в материнском голосе появились визгливо-плачевные тона, - я то как!». Продолжила она всхлипами и причитаниями, разобрать которые было невозможно. Клеверу было жалко мать, но и отступаться он не собирался. Он будет великим путешественником и знатоком человеческого мира! На родительской ферме есть кому работать: отец в полной силе, сестра, два младших брата… И он отправился в путь.

Ехал пару суток на товарняке меж тюков, а потом, долго не размышляя, выпрыгнул у какого-то поселения. Ночь была безлунной. Темнота добавила ему смелости, потому он деловым шагом, настолько уверенным, что никто бы не подумал, что город для него нечто неизведанное, что он никогда раньше не был так близко к людям, направился вглубь человеческого мира. Мало того, набравшись наглости оттого, что никто из встреченных им людей не обращал на него никакого внимания, он решился зайти в дом, увидев над дверью вывеску «Трактир» (трактир, как сказала матушка, слезно шмыгая носом и неловкими руками доставая деньги на клеверово путешествие из кухонного шкафа, это место, где кормят, если у тебя есть наличные). Для начала он заглянул в окно и увидел отсутствие в зале кого бы то ни было, а потом (эхх!) рванул на себя дверь. Свет в помещении был тусклый, умиротворяющий. Вдоль стены выстроился ряд старых на вид, но очень основательных деревянных столов со скамьями. Клевер уселся за тот, что стоял у входа, чтоб «если вдруг что…», и стал ждать, внутренне бурля от волнения. Пытаясь унять это волнение, он всего лишь раз успел, репетируя первый разговор с человеком, мысленно проговорить фразу: «Здравия вам, мне бы свеклу, если можно - тертую», как раздался звук внушительных тяжелых шагов, заставивший Клевера закрыть глаза, сжаться раза в два и замереть.

- Ты чего, уснул что ли? Надрался, морда синюшная! Ну-ка выматывайся, не ночлежка тут. Да и закрываюсь я! – зычный, какой-то колокольный голос порвал безмятежность атмосферы в клочья. Клевер и представить не мог, что такой силой может быть наполнен всего лишь звук, издаваемый человеческой самкой. Он попытался вскочить со скамьи, но не почувствовал собственных ног. Последней мыслью, за которую он попытался зацепиться, за миг до встречи с полом, была: «… всегда чтить опыт предков…».

…

- Какой будоражащий сон, что только не приснится - подумал Клевер, очнувшись, и перевернулся на левый бок, пытаясь устроиться поудобней. Удобней не получилось, к настоящему его вернул истошный вопль.

- Ииззыыыыдииии…, – визгом безумной скрипки взрезало его барабанные перепонки.

Он судорожно сел, распахнув глаза. Прямо над ним нависало краснощекое чудовище и орало, выкатив из орбит большущие синие глаза. Его неестественно розовая кожа исходила горячей испариной. За алыми спазматично перекошенными губами открывался ряд уродливо ровных зубов. Мощное тело с огромными подушками в области грудины и бедер, казалось было готово расплющить Клевера в трафарет.

- Маааааааааааа..., - голос Клевера второй партией слился с непрекращающимся «иииии…». Мозг его, похоже, превратился в молочное желе. Невнятные мысли вязко, пространно, бесполезно колыхались в голове, но зато ноги и руки начали очень быстро действовать. Непонятным образом он выбрался из-под орущей скалы и бросился вон.

Не важно, как он бежал, куда, главное, в какой-то момент он смог остановиться на задворках скособоченного дома. Чуть только опомнившись, он начал было себя жалеть, пытаясь вспомнить подробности побега, но тут появился какой-то субъект, по родному бледный, медленно и нечетко выплывший из непроглядности прилегавшей к дому аллеи.

-Брат, тебе грустно… никому не нужны мысли… деньги им нужны… только луна со мной разговаривает бесплатно, - несфокусированно сказал субъект и красиво протянул руки пустому небу. Небо ему ничем не ответило, хотя ждал он смиренно и довольно долго. Устав ждать небесного снисхождения, а может просто устав растопыривать руки, назвавшийся братом скукожился и вперил очи уже непосредственно в Клевера: «А ты кто вообще? Хотя… ааа ты же Филька! », - и по дурному захихикал -«Филька-филька-простофилька-он-в-носу-заныкал-кильку»,- захихикал снова, а потом, внезапно посерьезнев, спросил: «И куда ты вчера делся?». Ответ, видимо, ему был не нужен, незнакомец ухватил Клевера, который не успел ничего произнести, за рукав и поволок в сторону дома, а Клевер, ошарашенно и безропотно поволокся.

Когда за ними закрылась дверь, клеверов провожатый отцепился, постоял, пошатываясь, посреди комнаты, а потом бревном упал на стоящую в углу неопрятную кровать, широко раскинув при этом руки. Клевер повернулся было, чтоб уйти. Но куда? Странный дом, который, кстати, ему понравился своей холодностью и подвальной сыростью, странный хозяин..., пусть странный, но, похоже, он совершенно не против, чтоб гость немного задержался. Да и за окнами забрежжило. Клевер уселся на лавку - наконец можно передохнуть. Он сидел и ни о чём конкретном не думал, долго, а может и нет – время текло утомленно. В какой-то момент ему в голову пришло, что хозяин, сухопарый и абсолютно лишенный человеческой розовости, и вправду его собрат. Он с опаской подошел к кровати и дотронулся до шеи хозяина дома. Почувствовав подушечками пальцев тепло и пульсацию, Клевер разочарованно вздохнул: «Человек…». Он вернулся на скамью и снова начал ни о чём не думать…

…

Бах, бах… бах, бах, бах.

В дверь стучали, громко и очень настойчиво. Клевер вынырнул из приятного забытья. Он лежал на лавке в том самом странном доме, один, человек куда-то подевался. Бабабах повторилось с удвоенной силой, и, не успел Клевер ничего предпринять, как дверь распахнулась, в проёме образовался обширный силуэт. На этот раз от неожиданности Клевер совсем онемел и сидел, тараща глаза, пока силуэт качающимся медленным шагом приближался к нему, превращаясь в трактирное чудовище.

На этот раз оно было не настолько ужасающим: оно каким-то образом избавилось от отвратительной красноты и не кричало. Телесные колыхания, конечно, никуда не исчезли, но были прикрыты длинным черным платьем. Мадам (Клевер все же определился называть чудовище мадамой - как никак, женского полу) подошла вплотную к скамье, на которой он остолбенел, и молча, как-то плотоядно, вперилась в Клевера взглядом, густо обведенным черной краской.

- Я пришла к тебе, я знаю – ты ждал меня, звал меня, о мой любимый… - заговорила она так, будто хотела сдуться, извергнув из своей громадной груди весь воздух, - поцелуй меня… выпей меня…, я понимаю, как тяжело нести бремя вечности…, но я разделю его с тобой, я стану твоей Беллой. Иди же ко мне! Подставив к самому его лицу свою толстую щеку, она игриво добавила: «Голодненький мой, куси, куси, тебе понравится!».

Ну это было уже за гранью! Неожиданно для себя Клевер почувствовал, что внутри что-то заклокотало, наверное, это была ярость. Он отпрыгнул от мадам и выпалил: «Как вы смеете врываться в мои границы! Немедленно покиньте помещение! Чего еще придумала, кусай ее! Я это…, я буду защищаться!», - и на всякий случай схватил со стола большой медный чайник. Потенциальная Белла от таких слов поначалу совершенно опешила, подобралась, даже глаза ее стали чуть более понятными - по коровьи круглыми и недоуменными, а потом, снова изменившись в лице, она уперла руки в бока и, медленно, но верно, пошла напролом со словами: «Ишь ты, какой! Я тебя щас…».

- Аааа получай!, - Клевер ловко крутанулся вокруг собственной оси и метнул чайник. Наугад. Судьба ему благоволила: снаряд прилетел ровно в центр надвигающейся фигуры, мадам интенсивно замахала руками и существенно сдвинулась в обратном направлении, открывая путь к свободе!

Клевер снова бежал, на этот раз до ближайших кустов, упав в которые он пришел в себя и решил, что импровизация – не его конек, и нужно действовать продуманно и осторожно.

Последующие несколько дней он провел мотаясь из одного заброшенного дома в другой, не допуская никаких контактов с людьми, перебивался чем придется, воровал, сгорая от стыда, в чужих огородах овощи, благо в большом количестве калорий он не нуждался в силу своей природной конституции. Скудное существование не было приятным, но не физические лишения выматывали его, а постоянное чувство присутствия мадамы в личной жизни. Не единажды его глаза вылавливали в ночных тенях ее крадущуюся фигуру, а как-то раз , проснувшись по наитию, он увидел в мутном оконном стекле ее круглое улыбающееся лицо. После этого случая он заметил за собой привычку совать в рот пальцы и то, что голова его нет-нет, да и начнет сама по себе дергаться. День за днем отчаяние съедало его душу. Он даже решил было сдаться на милость провидения, но тут жизнь его пожалела: он нашел себе уютный склеп на этом старом, давно заброшенном кладбище. Несколько дней Клевер запершись безвылазно просидел в своем новом доме, ожидая и боясь, что она снова его найдет. И, о чудо – она не появилась! Он свободен! Был…

 

А вот сейчас… здесь и сейчас была она, уничтожающей его данностью…

Да как она может!... да как же я!... сначала он захлебнулся собственным негодованием, но тут вдруг пришло невероятное спокойствие – ну и будь, что будет. Он достойный потомок своих предков, он мужественно примет любые муки, а если тому суждено – и с честью примет смерть! Все его существо впервые наполнилось гордостью и чувством собственного достоинства, плечи расправились, глаза горяще, без всякого страха встретились с глазами противника.

«Мадам», - а какой внутренней силой пронизался его голос! -«Вы добились своего, я в вашей власти. Таков, видимо, выпавший мне жребий, умереть во цвете лет, во имя…», - во имя чего, он придумать не смог, потому продолжил не вдаваясь в эту подробность, - «Я вижу, что мои стремления были пусты, а силы небезграничны…»

Слова лились красивым бурным потоком, и Клевер еще долго бы говорил и говорил, но, перебив его красноречие, мадам вышла из угла и плюхнулась на саркофаг, стоящий в центре погребальни. «Умереть?… зачем умирать…», - стушеванно сказала она, поправляя складки объемной юбки - «Вполне себе наоборот, я ведь люблю тебя, дурашка!», - она вдруг стала какой-то совсем мягкой и растерянной, такой, что Клеверу стало жаль ее, ту, что доставила ему столько мучений. «Я ведь тогда, в трактире, когда ты вырубился, подумала, что помер, потрогала – холоднющий, и сердце не слыхать. Только вот хотела катафалк вызывать, а тут ты как вскочишь! Ой, и как же я испугалася поначалу! Ведь покойник покойником, а убежал! Потом, на спокойную голову поняла, что ты - вампир – ну зубы какие-то кривенькие, и уж больно белющий, будто с синькой выполоскали… Представился ты мне такой… одинокий весь, худенький». Сейчас она смотрела с всеобъемлющей нежностью и нервно теребила подол платья, время от времени шмыгая носом. «Ну вот и влюбилась».

После этих слов Клевер почувствовал себя совершенным дураком, он еще и еще раз разглядывал свою преследовательницу и думал, как так она ему представлялась монстром? «Тогда я совсем ничего не понимаю», - сказал он после некоторой вдумчивой паузы, - «Пусть любовь, но зачем вы на меня нападали, да еще заставляли, чтоб я вас укусил? Это же совсем не гигиенично! Я уж подумал, что вы больная маньячка! Нам вампирам, конечно, периодически нужно пить кровь, что поделать, метаболизм требует, но человеческую и прямо из тела… фу… а вдруг вы прививки игнорируете. Вы хотели меня заразить, чтоб я скончался в корчах человеческой хвори!».

Мадам неприятно и густо покраснела: «Какое – заразить?! Я ради него своей душой готова пожертвовать, а он! Да сам ты зараза! Так и скажи, что не хочешь, чтоб я жила вечно! Все вы, мужики…». Она подскочила с места с таким выражением лица, будто сейчас разревется, а, может, накинется и уж точно прибьет. А у Клевера, наконец, в голове начало вырисовываться понимание: «Так вы, дражайшая, думаете, что мой укус сделает вас вечной! Какая чушь несусветная! Если вас собачка покусает, вы что, лаять научитесь? Мракобесие! Какое мракобесие! И при чём здесь душа?». Как легко, как смешно стало Клеверу от понимания нелепости происходящего, и он зашелся смехом. Она какое-то время молча смотрела на него, а потом тоже рассмеялась. Клевер сам не заметил, как подошел к ней вплотную и взял за горячую руку: «Как прекрасно, что мы друг-друга наконец поняли! Как славно! Останемся друзьями, большего, нам, увы – не дано. Вы славная, вы очень славная… Мы обязательно будем общаться, а сейчас мне пора отдохнуть, я безумно устал, давайте я вас провожу».

В ответ на клеверовы слова она улыбнулась, грустно так, скорей даже - щемяще, а он вдруг отметил про себя - как чисты, прекрасны сейчас ее глаза! Эх, если бы не фигура… и пошел к двери. Мадам последовала за ним, спокойно и обреченно, доставая из складок юбки припасенную на всякий случай остро заточенную палку из самой настоящей осины.