Ирина Ирвит

 

Путч, звучит как-то не по-русски

 

Когда утром 19 августа 1991 года по всем телевизионным программам вдруг зазвучала музыка Чайковского, сменяющаяся объявлениями о чрезвычайном положении, вся наша семья: муж, пятнадцатилетняя дочь, пятилетний сын и я, — в очередной раз возвращалась из отпуска на Сахалин и, как всегда через Москву.

 

Я думаю, ни одному северному жителю и никогда не удастся объяснить, как город, который с самого раннего возраста он воспринимал, как последний рубеж перед счастьем вновь увидеть, например, бабушку, где-нибудь в Мариуполе, или море в Крыму, стал режимной зоной обязательной регистрации, для гражданина страны!

 

Эта страна — Россия. А город этот ее столица — Москва.

Но в 91 мы еще жили в другой стране, и имя ее звучало по-другому, и сердце билось по-другому при упоминании этого имени: Союз Советских Социалистических Республик! Да, мы все «родом из СССР».

 

Мой муж, на тот момент идеологический работник, член КПСС, запретил нам покидать гостиницу, а сам немедленно куда-то уехал. Ну, а мы, не долго думая, сделали то же самое. Выйдя из метро на станции «Арбатская», мы услышали голос Бориса Николаевича Ельцина.

 

Запись его выступления звучала из усилителей магнитофона, выставленного в окошко кооперативного лотка. Речь, транслируемую на улицу, мы слушали вместе с все подходившими и подходившими людьми. Беспокойство улеглось.

 

Ельцин у власти — значит, нет ничего страшного. По проезжей части Калининского проспекта во всю ее ширину двигалась колонна москвичей. Мы присоединились, у пожилой женщины я спросила, куда идут эти люди.

«В шестнадцать должны штурмовать Белый Дом. Идем защищать Ельцина».

 

Мы пошли тоже. Даже, тогда, когда идущая рядом женщина посетовала: «Куда же это вы с детьми?»

 

Не было тревоги и тогда, когда ближе к Белому Дому, у моста, мы увидели танки. Люки были открыты, каждый танк был облеплен несколькими десятками людей, уговаривавших военных не применять силу.

 

Заплакал сын, увидев людей, лежащих у гусениц. Мы находились у здания СЭВ, на больших стеклах его первого этажа мелом было написано: «Забьем снаряд мы в тушку Пуго…»

 

Этакая игра слов, одно из которых было фамилией министра обороны. Перед Белым Домом строили баррикады. Шел Дождь.

На следующий день детей мы уже собой не взяли, хотя теперь, я думаю, это было тоже не разумно.

 

Во время митинга у стен Белого Дома, сзади и спереди, справа и слева, была многосоттысячная толпа, которая скандировала: «Ельцин! Ельцин!..»

 

И Борис Николаевич вышел. Речь его была короткой.

 

Его прикрывали вооруженные люди, держа перед ним пуленепробиваемые экраны. Диктофон мой писал. Я поднимала над головой фотоаппарат, нажимала на кнопку спуска затвора. Потом на этих кадрах получилось сплошное море людей.

 

Я посмотрела вокруг себя, почувствовав свою беспомощность перед натиском этой толпы, и увидела, как через каждые несколько рядов, стоял ряд крепких мужчин, держащих друг друга за руки.

Вскоре весь правый торец Белого Дома под площадкой балкона, на котором стоял Ельцин, был обернут трехцветным полотнищем.

 

Над огромным триколором возвышался человек, президент России — Борис Ельцин.

 

«Над» и «Под»… знаменем своей страны.

 

Чувство тревоги начало утихать к вечеру 20 августа, когда диктор радио России, вещавшего на площадь перед Белым Домом, несколько раз, обращаясь к защитникам Дома правительства, попросил убрать ряды заграждения и пропустить танки небезызвестного ныне и тоже уже покойного Генерала Александра Лебедя.

 

Диктор добавил следующее: «На каждом танке находится депутат Верховного Совета России…»

 

Хотелось бы узнать у нынешних критиков того периода нашей истории: «Кто в тот момент был — «народ», а кто «ненарод»…».

На этом я завершу очередной экскурс в глубь своей памяти.

 

А пишу я об этом для того, чтобы еще раз подчеркнуть, как мы все далеки от истины, пытаясь судить явления лишь по тем признакам, кои доступны нашему зрению в сей час, забывая, что прошедшее нам уже не ведомо, а будущее — еще.

 

Сегодня общество разделилось на тех, кто по-прежнему верен своему, на тот момент осознанному, демократическому выбору и тех, кому иные пути кажутся безопаснее, но больше всего тех, кому все равно.

 

Их историческое сознание просыпается, может быть, один раз в столетие, выгоняя на баррикады революций, а там решают, увы, — не слова!

 

17 декабрь 2009 года, вчера не стало Егора Гайдара, маститые ученые, экономисты и политологи, здравствующие и поныне, называли его снисходительно — младореформатором, камикадзе — это он возглавил в то смутное время правительство России, России Бориса Ельцина.

 

Ялта. 2009

http://irinairvit.ru/proza.html