Напиши мне
НАПИШИ МНЕ
Напиши мне.
Каким-нибудь сумрачным ветреным днем,
Между утренним кофе и смазанным шумом проспекта,
Где кипит суета всеми красками спектра,
Где торопит апрель всех, кто явственно помнит о нем...
Знаешь, мы уже стали большими.
Напиши мне.
Не пиши мне.
Что толку, скажи-ка на милость, в письме?
Пара сотен отточенных слов без малейших ошибок,
Три-четыре "люблю", чтобы дрожью прошибло,
И в конце неизбежная точка, как верная смерть?
Я давно в безопасном режиме.
Не пиши мне.
Напиши мне.
Я знаю твой рваный, насмешливый стиль,
Этот едкий сарказм и убийственность характеристик...
Ты когда-то убила всем этим меня ль в беллетристе,
Беллетриста ль во мне... Не сдержался. Напомнил. Прости.
Это трещины в старом кувшине.
Напиши мне.
Не пиши мне.
А впрочем... Однажды возьми, соберись и решись...
Или нет... Или да... Или черт его знает, как надо....
Ты придумана мной. И смешная моя серенада
Не в ладах с прагматичным и емким понятием "жизнь".
Мы опять ничего не решили.
Напиши мне.
*****
ЗИМНЕЕ ДЛЯ КЛАРНЕТА С МАРТИНИ
Сизый дым поднимается с черных крыш,
обращаясь в заледеневший воздух...
В нем закат безмятежен и медно-рыж,
и кресты, как матросы в вороньих гнездах,
но помпезных, как истинный нувориш.
Видишь дальше бесснежного февраля,
этих мерзлых осин и каштанов голых,
только пленка рвется на (voilà!)
черном титре на белой стене "В ролях",
и сознание зиждется на глаголах,
у которых общего - в горле ком
да прошедшее время. Звенящий вечер
накрывает улицы колпаком,
и кларнет поскуливает щенком,
и скрывает память следы увечий,
на уста накладывая печать,
превращая воду в martini rosso...
В зимнем небе звезд на десяток гроссов*,
и не хочется задавать вопросов,
потому как некому отвечать.
*Гросс (нем.) - мера счета, 144 единицы, дюжина дюжин.
*****
НИЧЕГО НЕ СЛУЧИТСЯ
“First of all nothing will happen
and a little later
nothing will happen again”
Leonard Cohen
Знаешь, прежде всего ничего не случится,
и немного спустя ничего не случится опять.
Просто будет хамсин с небом цвета дижонской горчицы,
просто будет молчаться... В последнее время молчится.
Еженощно у сна отвоевывать каждую пядь -
это Пирровы хлопоты. Не называть же победой
третью чашку турецкого кофе в четыре утра...
Не турецкого, точно. Но сколько ни знай и ни ведай,
в здешней этимологии доля безумного бреда
органична, как якобы рыба святого Петра
в небогатом меню придорожной арабской харчевни,
где в последнюю тысячу лет сувенирный развал
не менялся... Пройдет современный кочевник,
бросит взгляд на открытки с Мадонной...
Не знал Боттичелли
здешних мест... Как не знаю и я, кто турецким назвал
этот темный напиток светлеющих утренних далей,
караванных путей и вечерних неспешных бесед..
Здесь нельзя удивляться. Здесь тропы уже повидали
и английских ботинок, и римских имперских сандалий,
и турецких сапог... И, гляди, переждали их все.
Ничего не случается в принципе. Мир постоянен.
Всемогущих царей накрывают песками века.
Да, мы можем кичиться, что сбросили гнет расстояний,
но не помним, с кем долго прощались, курили, стояли,
может, даже любили... Но где это было? И как?
Наша память - опасная, если подумать, вещица.
Память может помиловать или, напротив, распять...
Как там классик сказал? "...И еще раз учиться"?
Знаешь... Прежде всего ничего не случится.
И немного спустя ничего не случится опять.
