Произведения искусства окружают нас как друзья, и рядом с нами их часто несколько. Общение с ними не постоянно, но всегда интересно с каждым по-своему. Не легко определить одно любимое. На это место всегда будут претендовать не просто те, что нам приятны, но с которыми мы можем вести диалог, к которым сами хотим возвращаться. В воображении невольно рисуется круг живописных полотен и музыкальных произведений. Душа и мысль трепещут - которому отдать предпочтение?

Да простит меня муза живописи, в этот раз обращусь к музыке.

Мой интерес к классической музыке никак не связан с профессиональной деятельностью. Не могу назвать себя глубоким её знатоком, просто готов слушать классику немного больше, чем окружающие меня люди. Мир классической музыки – это необъятная вселенная, но я хочу рассказать здесь только об одном фортепианном концерте Моцарта, точнее, его двадцать третьем концерте для фортепиано с оркестром. Но позвольте небольшое предисловие.

Мне давно был известен двадцать первый концерт Моцарта для фортепиано с оркестром, к которому с чьёй-то лёгкой руки, как ярлык, прилепилось название "Эльвира Мадиган". В 60-е годы уже прошлого века некий шведский режиссёр снял фильм "Эльвира Мадиган", в оформлении которого активно использовал музыку упомянутого концерта, использовал, на мой взгляд, довольно неуместно. Имя героини из названия фильма крепко приклеилось к произведению Моцарта, никогда не знавшего её в глубинах своего 18-го века. Ох уж эти названия, навешиваемые на произведения композиторов, ничего о них не подозревающих! Взять хотя бы «Лунную сонату», ни одной нотой не ведавшую ни луны, ни того, что её окружало. Впрочем, это отдельная история. Вернёмся к концерту, точнее его второй части. Весь изыск его музыки в том, что на фоне всей привычной музыки Моцарта, переполняемой неуемной живучей энергией, она звучит необычайно лирично, нежно, как только может звучать душа влюблённого человека.

И вот, в какой-то момент меня посетила самая, что ни есть наипростейшая мысль, не приходившая ранее в голову: концерт-то ведь двадцать первый! Значит должно быть как минимум ещё двадцать, предшествующих ему. Благо, давно наступившая эпоха интернета дала возможность быстро удовлетворить возникшее любопытство. Их оказалось двадцать семь! И вот я начал их прослушивать с надеждой найти что-нибудь, хоть как-то перекликающееся с уже известной мне удивительной музыкальной темой.

Помню, чем-то привлекли меня тринадцатый и семнадцатый концерты, - есть там этот, я бы сказал, тихий голос смятенной влюблённой и задумчивой души. Но я продолжал искать дальше. И вот – чудо! – я всецело погружаюсь в музыку двадцать третьего концерта.

Не знаю, кем придумана трёхчастная форма такого произведения, как концерт. Просто приходится принимать это как данность. Может быть, благодаря свойствам своей души, вторые части этих произведений, характеризующиеся медленным темпом, мне всегда казались интереснее. Я бы сказал даже больше: иногда мне кажется, что именно ради музыкальных тем, находящих свое отражение во вторых частях, композиторы и пишут свои произведения, где первая и третья части играют лишь роль некоего композиционного обрамления того самого драгоценного музыкального откровения, составляющего его сердцевину. В этом смысле говорить много о первой части 23-го концерта не хочется. Она так и воспринимается неким предвосхищением того, что должно раскрыться дальше. Так, наверное, всякому прекрасному цветку служит опорой более обыкновенный стебель.

В финале первой части есть момент, когда оркестр стихает, уступая звукам фортепиано, и они, как бы ещё по инерции продолжаясь долгими, непрерывными перекатами, вдруг робеют, сбиваются на растерянный, прерывистый, едва ли не останавливающийся темп, и я осознаю, что это душа человека, оставшегося наедине с самим собой, оказывается растерянной без оставившего её привычного шумного окружения. Она осматривается вокруг и пытается осмыслить себя, найти себе духовную опору. Но вот, опять оркестр, оживший необъяснимым круговоротом, как будто переносит душу в иное пространство или иное измерение.

И вот тут Моцарт, этот гений музыки, такой всегда живой, наполненной неуёмной энергией и, подчас, озорством, неожиданно рисует в звуках совершенно иной мир, иные ощущения. Будто одинокая душа человека оживает в негромких, робко-прерывистых звуках фортепианного соло. Она настороженно всматривается во всё вокруг, вслушивается и, кажется, впервые пытается осмыслить себя, задаваясь возникающими вопросами. Перед ней необоримое желание постичь смысл, красоту и гармонию мира. Пока она робеет в своём непонимании, в ощущении разрыва между нею и этим неожиданно открывшимся естественным великолепием естества.

Тихо всплывающее ненавязчивое звучание оркестра, нежно обнимая и подхватывая робкое фортепианное соло, будто увлекает его с собой, как лёгкий ветер поднимает пёрышко всё выше и выше. И с этих новых высот пред душой открываются всё новые и новые картины величия природы, ещё выше, ещё, и ещё – и всё больше захватывает дух, и всё шире раскрываются горизонты мира – неохватное взором пространство земли, необъятное сознанием пространство космоса!

На протяжении длительного времени мы слышим во второй части концерта лишь звуки фортепиано, причем это не те привычные, непрерывными переливами и искромётными каскадами льющиеся звуки, столь характерные для вечно бодрой музыки Моцарта. В них звучит неуверенный, тихий, полный сомнений и робости голос души.

И удивительно, как по мере самоопределения, шаг за шагом, Душа Человеческая начинает всё больше и больше ощущать свою слитность с этой вселенской гармонией, которая всё сильнее и сильнее наливается мощью мелодической темы оркестра, всплывающей из небытия, мелодической темы, возникающей несколько раз в этой части концерта. В ней – дыхание природы, дыхание мира, и частичкой в ней – одинокая душа человека, слившаяся с ними на какое-то мгновение в единый трепет. И вот, когда этот полёт ли, прозрение ли Души Человеческой приближается к финалу, маленькая слезинка выступает у меня в уголке глаза, то ли от избытка чувства, слитого с музыкой, то ли от ветра, увлёкшего всего меня в тот же полёт.

Третью часть я воспринимаю, как возвращение в привычную суету мира, спокойно, без особых эмоций.