Я уйду, и скажу, что не все - суета...
И после смерти он просит нас пойти дальше — навстречу тому свежему ветру, который избранных пьянил, с ног сбивал, из мертвых воскрешал, потому что, если не любил, значит - и не жил, и не дышал...
- иеромонах Димитрий Першин
***
Несколько сокровенных мыслей вслух, сформулированных после 30 лет моего заочного знакомства с Высоцким - как попытка автора хоть частично понять его душу и - огромный, многосложный, противоречивый внутренний мир...
I
В этом "толстом" и суетном Мире всякий художник обречен на глубинное непонимание, и требовать его - бессмысленно.
Он получает либо - обожание и фанатизм, либо - беспощадную критику и набор личных клише, а чаще - и то, и другое; но все это, как тонко подметил Бродский (по сути) - две стороны одной медали.
Я всегда вспоминаю одну историю.
Она показательна: как Высоцкого совершенно не понял не просто выдающийся футболист и тренер, а человек прекрасной эрудиции, интеллектуал и театрал, знаток классики Искусства - Константин Иванович Бесков.
В тихий час на спартаковской базе в Тарасовке, отслеживая досуг футболистов с присущим ему авторитаризмом, Константин Иванович отчитал одиноко слушающего Высоцкого Юрия Гаврилова нетерпимее, чем за карты, нарды, или распитие вина.
Из катушечного магнитофона донеслось: Нет, ребята - все не так... все не так, как надо...
- Смотри, Юра.
Кого ты слушаешь? Покатишься по наклонной. Начнешь так же петь, хрипеть, пить, колоться и баб менять.
Выключи это немедленно!
Константин Иванович, спортсмен, армейский человек и государственник, наотрез отказывался даже слегка впускать Высоцкого в свою душу.
В том числе - так любимые старшими поколениями военные песни.
Отсекал с первых секунд.
Хотя, погружение в Призвание у обоих - Высоцкого и Бескова - было абсолютно схожим: глубоким и самоотреченно - аскетичным...
Другой болезненный вопрос - не меньшая неприязнь к творчеству Высоцкого множества религиозных людей.
Потому что с позиций формальной логики суду (точнее - осуждению) подвластны все мы - без исключения.
На одном самарском православном форуме т.н. "ревнитель" и неофит (кстати, практически ровесник Высоцкого) разнес его личные грехи в пух и прах: "пьяницы Царствие Небесное не унаследуют!"
Ему ответили: Дураки - тоже! :)
II
Я впервые познакомился с ним в середине 80-х.
Тогда, на волне горбачевской оттепели, была издана серия пластинок "На концертах Владимира Высоцкого".
Ни до, ни после - я никогда не слышал такого огромного, проникновенного, душевного и человечного тепла - даже не в самих песнях, а в общении с залом в паузах между ними, рассказах и зарисовках - из жизни и о жизни.
Много позже понял: Высоцкий, невзирая на всесоюзную популярность и обожание в самых разных социальных кругах, являлся интровертом.
Концерт (как и роль Гамлета в Театре на Таганке) был Литургией, в которой тонкие струны его музыки, души и поэзии выходили в толстый Мир, на время отбросив ложную стеснительность.
Он делился так, как не принято в этом Мире.
Но, вместо понимания, получал шквал аплодисментов с неумным обожанием - от простых трудяг до секретарей Обкомов.
И снова - закрывался.
Там, куда допускались считанные люди близкого душевного устройства...
III
Я бы хотел попробовать рассказать о личном понимании несомненной, "допризывающей Благодати" Высоцкого, которая дана нетварным духом всем душевно чутким людям - вне зависимости от Крещения, т.н. "религиозной принадлежности" и прочих - частично важных, необходимых - но, все равно, - перил, а то и костылей многосложной человеческой личности.
Являются ли песни Высоцкого поэзией?
Вопрос сколь глобальный, столь и провоцирующий на долю субъективизма в ответе.
Вот что, к примеру, изрек с позиций личного понимания Борис Гребенщиков:
Рок-н-ролл и поэзия не совсем сочетаются.
И я никогда бы не стал претендовать на столь высокое звание, как поэт.
Александр Пушкин, Уильям Батлер Йейтс, Иосиф Бродский - поэты, а Борис Гребенщиков - музыкант.
В хорошей песне все элементы сбалансированы. На бумаге многие элементы не очень смотрятся, а в песне именно так, как должны, - не только за счет смысла, но и за счет музыки, тембра голоса исполнителя, магической наполненности пространства и так далее. Если взять совершенный стих и попытаться сделать из него песню, то получится не очень. Хороший стих не предполагает музыкального сопровождения. В нем уже есть своя музыка...
Давайте вспомним, что Высоцкого часто называли именно "рокером"; в этом я убедился и на личном опыте, ибо с 2000 по 2003 годы, проводя прямые эфиры с исполнителями из ротации Радио Шансон, неизменно задавал всем "звездам" - от Грушинского Трио до откровенного блатняка - вопрос о "музыкальной нише" Высоцкого.
Никто из них не считал Володю "своим" - ни барды, ни исполнители "городских романсов".
Чаще всего я слышал ответ в духе - "ну, Высоцкий - это Высоцкий, сам понимаешь..."
Чуть реже его именовали рокером "по духу" и восприятию.
Никогда - поэтом...
И мне давали добрые советы,
Чуть свысока похлопав по плечу,
Мои друзья — известные поэты:
Не стоит рифмовать «кричу — торчу».
И лопнула во мне терпенья жила —
И я со смертью перешел на Ты,
Она давно возле меня кружила,
Побаивалась только хрипоты.
Я от суда скрываться не намерен:
Коль призовут — отвечу на вопрос.
Я до секунд всю жизнь свою измерил
И худо-бедно, но тащил свой воз.
Но знаю я, что лживо, а что свято, —
Я это понял все-таки давно.
Мой путь один, всего один, ребята, —
Мне выбора, по счастью, не дано...
Конечно, Володю обижало - как и всякого живого человека - отношение к творчеству как к "песням под гитару".
Он был гораздо глубже, но в нем самом современники видели кого угодно: актера, барда, песенника - но, не поэта с даром бескрайней души.
Пожалуй, единственный, кто разглядел Высоцкого раньше, чем последующие поколения, был Бродский.
В середине 70-х у Володи с Иосифом состоялась пара встреч в Америке.
Интересно, что (по воспоминаниям Бродского) глубокий разговор в обоих случаях - не завязался.
Оба бесконечно уважали творчество друг друга, но при личном контакте оказались подобно параллельным прямым, что видят и любят друг друга, но - не пересекаются.
Именно Бродский сказал Высоцкому, что считает его тексты поэзией.
Допускаю, сам Иосиф отсеивал нехитрое гитарное сопровождение и внимал Сути без прикрас музыки.
Владимир же, по воспоминаниям Марины Влади, был окрылен оценкой Бродского.
Ему оказалось достаточно одного мнения от бесконечно уважаемой, иной, но - равно-глубокой души.
После этого он перестал обращать внимание на критиков...
IV
Все читатели, более - менее знакомые с хронологией творчества Высоцкого, наверняка подметили его эволюцию в сторону личных размышлений напополам с болью - о Вере, жизни, смерти - в последние 5 лет перед уходом (1975 - 1980).
Как - то незаметно исчезают юмористические зарисовки о советском социуме, песни о спорте и крепкой дружбе, и даже лиричные переживания мятущейся души незримо наполняются совсем иной, совершенно несвойственной раннему Высоцкому, глубиной - о душе - маятнике, зависшей между землей и Небом...
Я когда-то умру – мы когда-то всегда умираем,
Как бы так угадать, чтоб не сам – чтобы в спину ножом:
Убиенных щадят, отпевают и балуют раем.
Не скажу про живых – а покойников мы бережем.
В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок,
И ударит душа на ворованных клячах в галоп.
В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок.
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Прискакали. Гляжу: пред очами не райское что-то:
Неродящий пустырь и сплошное ничто – беспредел.
И среди ничего возвышались литые ворота,
И огромный этап, тысяч пять, на коленях сидел.
Всем нам блага подай. Да и много ли требовал я благ?!
Мне – чтоб были друзья да жена чтобы пала на гроб.
Ну, а я уж для них наворую бессемечных яблок…
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
В онемевших руках свечи плавились, как в канделябрах,
А тем временем я снова поднял лошадок в галоп.
Я набрал, я натряс этих самых бессемечных яблок –
И за это меня застрелили без промаха в лоб.
И погнал я коней прочь от мест этих гиблых и зяблых,
Кони головы вверх, но и я закусил удила.
Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок
Я тебе привезу: ты меня и из рая ждала!
С точки зрения "догматов Богословия" стих совершенно не выдерживает критики.
Автора очень легко попрекнуть - и в личном неверии, и в самонадеянном обращении к сокровенному, но - недопонятому, не прожитому, не прочувствованному; к тому же - искаженному личным страстным умом.
И все это - совершенно неважно, потому что - и в стихах на бумаге, и в исполнении, интонации - ошибки быть не может, это слышно: человек стоит и стучится.
И осталось - то уже немного, считанные годы - а что годы? - пылинки в Вечности.
Конечно, отворят и примут...
"Отворят и примут"... Тут сразу вспоминается...
Как здорово досталось Высоцкому от богословов вот за это обращение из глубин души к Марине Влади, когда ему оставалось жить не более двух месяцев:
И снизу лед, и сверху. Маюсь между.
Пробить ли верх иль пробуравить низ?
Конечно, всплыть и не терять надежду,
А там — за дело, в ожиданьи виз.
Лед надо мною, надломись и тресни!
Я весь в поту, как пахарь от сохи.
Вернусь к тебе, как корабли из песни,
Все помня, даже старые стихи.
Мне меньше полувека — сорок с лишним,
Я жив, двенадцать лет тобой и Господом храним.
Мне есть что спеть, представ перед Всевышним,
Мне есть чем оправдаться перед Ним...
Понимаете - какая самонадеянность:
Мне есть что спеть, представ перед Всевышним,
Мне есть чем оправдаться перед Ним...
Опять - таки, с позиций авторитетного Богословия, этого (посмертной участи) знать никому не дано: нет "заслуг" пред Богом, и можно уповать лишь на Его бесконечную милость.
Но все, осуждающие Высоцкого за "духовную наивность", "слепую самонадеянность", упускают из вида тот факт, что поэт (как и Бродский) был абсолютно безжалостен к себе самому.
Бродский предостерегал изображать из себя жертву, даже когда ты оказался в жерновах безжалостных объективных обстоятельств, и самые близкие люди по - человечески жаждут тебя пожалеть.
Высоцкий выразил нечто схожее в знаменитых строках "Я не Люблю":
Когда я вижу сломанные крылья
Нет жалости во мне - и неспроста
Я не люблю - насилье и бессилье
Вот только жаль - распятого Христа...
"Нет жалости во мне"...
Не к кому - то иному, ведь сама песня - от первого лица - "Я".
Нет жалости к собственному бессилью.
Нет и никаких оправданий.
Нет - виновных, кроме тебя самого: это, вообще, постоянно прослеживается в стихах Высоцкого - юморных, сентиментальных, страстных; тем более - высоких.
Бродский изрек, что Отец, конечно, милостив - простит.
Но... (с внутренней горечью) мне надо суметь простить себя самому.
Это очень редкий вид гордыни (ах, как легко обвинить человека в тайном самолюбовании!), свойственный лишь по - настоящему глубоким людям: суметь простить себя самому.
В том числе - через Покаяние.
И, в этом контексте, строки Высоцкого "мне есть, чем оправдаться перед Ним" становятся уже не самонадеянностью, а личным утешением, анастезией: прости себя, ведь Он, действительно, - милостив до бесконечности...
Конечно, это почти невозможно осмыслить эгоистично - самовлюбленным натурам, да и фарисеям: они находятся в ином Измерении...
Мне судьба — до последней черты, до креста
Спорить до хрипоты, а за ней — немота,
Убеждать и доказывать с пеной у рта,
Что не то это все, не тот и не та…
Что лабазники врут про ошибки Христа…
Это тоже, если вдуматься, о милости.
Христос не ошибается.
И, только в Нем - любовь, красота, справедливость и милосердие - не вступают в противоречие между собой.
Но, любовь и милосердие - выше.
Высоцкий благодатно - интуитивно нащупал этот "небесный нерв" и дар творчества в последние годы:
Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу.
Может, кто-то когда-то поставит свечу
Мне за голый мой нерв, на котором кричу,
За веселый манер, на котором шучу...
Хлопотать... Переживать... Принимать близко к...
Спотыкаться от суммы личных слабостей и несовершенств.
Снова подниматься (без жалости к сломанным крыльям!) - и опять идти, или ковылять.
Он знал, безошибочно чувствовал, что этот Крест его раздавит.
Но, никогда не помышлял о том, чтобы с него сойти.
Говорят, могла бы помочь Церковь.
Точнее, он сам своей душе - через нее.
Но, я задумываюсь: а принял бы Высоцкий, при его острейшей чувствительности ко всяким формам несправедливости - сумму человеческих грехов, предрассудков, слабостей и заблуждений внешней жизни земной Церкви?
Думаю, что нет:
И не Церковь, и не кабак
Ничего не свято...
Успокоение и Освобождение поэту мог дать только Отец:
Вот и сбывается все, что пророчится,
Уходит поезд в Небеса - счастливый путь!
Ах, как нам хочется, как всем нам хочется
Не умереть, а именно уснуть...
Земной перрон... Не унывай!
И не кричи - для наших воплей Он оглох
Один из нас поехал в Рай
Он встретит Бога там, ведь есть, наверно, Бог...
... для наших воплей Он оглох... - вдумайтесь в эти строки: Он пострадал за всех нас...
V
В Раю нет творчества.
По крайней мере - поэзии - точно.
Даже если взять искаженный, земной макет и плоский людской прообраз Рая.
Вы были когда - нибудь на отдыхе, который ждали весь год?
- Наверняка...
Интересно, что в том месте, что считается "личным раем", не творится ничего.
И бесконечно легко на душе.
Иногда - вне зависимости от внешнего одиночества.
Творчество - поэзия, проза, музыка, живопись - начинаются потом.
По возвращении.
Как плач об утраченном и еще - попытка наполнить светом и добром не устраивающую, а то и совершенно безжалостную - Реальность.
Наверное, Володе уже отворили ту самую Дверь - еще в июле 1980.
Но, чтобы войти в нее, надо смириться с Совершенством.
Успокоиться, принять его, отказаться от страстности (которая, глубинно, и есть - оголенная реакция на искаженный Мир, острая тоска по Совершенству) - и ничего не переделывать - ибо, не о ком уже плакать: все прощены и спасены.
Наверное, поэтому святые отцы единодушно писали о том, что посмертную участь мы всегда определяем сами.
А смирение - наивысшая добродетель для Спасения.
Смирение - не как земное покорство человеческим глупостям, или дурному, бездарному начальству.
Смирение пред тем самым Совершенством Творца.
И Его принятие.
Я думаю, это единственное - за что сегодня следует молиться за Владимира.
И, даст Бог, - не менее искренне и сердечно, чем он хлопотал при жизни за всех нас...
- Я уйду, и скажу, что не все - суета...
- ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ (1980)
