В моей хмельной голове бултыхалась мешанина из хард-рока и навязчивого слащавого диско. В голове, которая, казалось бы, на веки вечные отдала предпочтение группе "Дип Пёрпл", позорно для умопомрачительных свингов и, как мы говаривали в молодости, "соляков" (от слова - соло) Ричи Блэкмора, брал верх тупой "Аттавановский" припевчик: "крэй-зи мью-зык, крэй-зи пи-пл, крэй-зи мью-зык, крэй-зи пи-пл..."

С внешней моей стороны навряд ли кто догадался бы, что внутри у меня пол литра коньяку и этот противный "Аттаван". Я умею держать лицо. Тем более промозглость ненавидимого многими октября не давала повода для разглядывания попутно и навстречу идущего люда.

Последние три года у меня появилась мода умудряться не выпить ни грамма на очередном каком-нибудь дне рождения сотрудника, или же на проводах этого же сотрудника в отпуск. Мотивировал я тем, что никто, никто, кроме меня самого - меня, а, главное - мою машину - не повезёт домой. Я, в отличие от остальных, жил в некотором отдалении от места работы. На этот раз вывернуться не удалось. Я поддался давлению нашего, типично отечественного, до скрежета зубовного банального, но такого обезоруживающего "ты меня уважаешь?" Но, уже идя по нашей улице домой, ни лицом, ни походкой я не стёр с себя облика непорочного божьего агнца...

...навстречу мне шёл, ежедневно встречавшийся по дороге к дому, главное, встречавшийся почти всегда в одном и том же месте, круглый, коренастый, несколько облысевший, но ещё заметно, что блондинистый, с животиком, с кривыми короткими ножками, невысокого роста дядька, дядька - это для словца, ибо мы, на мой взгляд, были почти ровесниками... Сквозь октябрь, его охру, колкость его небритого ветра, и размытость макияжа, вдруг понял я, что дядьку этого я знаю, знал...

"Аттаван". Недавно расслышал в одной из песен этой, с позволения сказать, группы название шоколадки "Милки-уэй". Кто знал тогда, в конце семидесятых, когда эта музыка была одним из окон в сладкий, загнивающий от лоснящихся сытостью людей и прилавков, вожделенный и почти ненавидимый от этой вожделенности Запад, что есть такой детский шоколад? Да никто. В нашем городке - никто. Зато все (если не пацаны, то девочки, начиная, наверно, с пятого по десятый классы) знали Юрку Чунина - блестящего розовощёкого красавца, сведшего с ума не одну ученицу нашей школы, несмотря на то, что злыднем и бабником он не был. Он был улыбающимся и очень открытым. Как ни странно - не хулиганом. Обычно девчонки за резвость отдавали предпочтение хулиганистым ребятам.

Не одна судьба была сломана этой хулиганистостью, которая, как правило, часто сопровождалась любовью к излияниям.

Он почему-то очень нравился девчонкам. Очень нравился. Мы, ребята из классов помладше, завидовали Юрке. Тогдашняя моя соседка по коммуналке Танюшка, тайком от взрослых, но не стесняясь меня, целовала фотографию, где Юрка Чунин, красавец-выпускник-десятиклассник нёс на плече первоклашку-Танюшку, всю такую в косичках, бантиках и рюшечках, звонящую в медный колокольчик, оповещающий окончание эры не подозревающего об этом Юрки Чунина.

"Батюшки!-, всё-таки коньяк в моей голове пересилил и "Чайлд ин тайм" и "крейзи мьюзык", - надо же! Вот так, запросто, за здорово живёшь, ежедневно на обычной улице встречаешь секс-символов середины семидесятых!",- выпалил скороговоркой я.

Круглый дядька обернулся, и с удивлением посмотрел на, казалось бы, приличного гражданина, который выводит прямо посреди мокрого тротуара громкие речитативы.

Он обернулся, но не остановился. Пошёл дальше. В осень. В свою ли, в мою ли, в нашу ли?

Я не удержался и всед ему крикнул:

"Да, Юра, да, именно секс-символов!..."

Не знаю, рассказал ли он жене о том, что произошло. Да и есть ли она, эта жена?

***

Прошла неделя. Мы пока больше не сталкивались на нашем тротуаре с Юркой Чуниным...