Смерть устала веками косить беспощадно, старушке пора на покой.

Недоволен Гаде́с, но сочувствует:

— Ладно. Вот парочку учеников

отыщи, воспитай. И на все на четыре

гуляй, ни о чём не скорбя.

 

Споро выбралась бабка из Нижнего мира — смотреть человечьих ребят.

 

Перебрала десятки девчонок, мальчишек, а всё подходящего нет.

Та темна — да биение жизни не слышит,

в том — сглаза недужного след...

Наконец набрела.

Сиротинка.

На диво сильна,

не глупа,

не робка

(по пятам две недели ходила-следила, решила: нельзя упускать).

Утащила проказницу.

 

Долго ли время в трудах, или коротко шло —

с ученицей у Смерти сплошные проблемы, к Аиду идёт на поклон:

— Уморила девица. Лишь только спустились, у самой подземной двери,

огляделась: «Мы тут и останемся, и́ли вернёмся?» — представь, говорит.

«Здесь у вас неспокойно, уныло и страшно — а дом не бывает таким!»

В Серых пустошах вдруг распустились ромашки от взмаха девчачьей руки.

По утрам носит Церберу блинчики с мёдом, кувшин молока — для щенят.

Грустно крылья погладит у бабочек мёртвых, подует — живыми взлетят.

 

Отсекать бесталанных и светлую бездарь наладила я алтари:

не поверишь — чернее тартаровой бездны малышкин Источник искрил!

Как же вышла такая — с нутром некромантским — чтоб каждую тварь пожалеть?

Вряд ли сможет моим ремеслом заниматься. Не стоит потраченных лет.

 

Усмехнулся Гаде́с:

— Ох, досталось же чудо... гнобить недотёпу не смей.

Подрастёт — никого в Ойкумене не будет нежнее, чем юная Смерть.