ab igne ignem
«Раскрываю ладонь —
и птицы летят на юг:
я умею огонь...
а вы бы так не смогли.
Смерть приходит и шепчет:
— Да ты же поэт, мой друг!
Ей, смеясь, говорю:
— Поцелуй меня и вали».
© Юлия Мамочева
В сумерках цвета ликёра из алычи
небыль реальнее были,
а тени — тел,
следствия могут идти впереди причин,
могут улечься историей на листе.
Солнце, нырнувшее рыбой за горизонт,
искру-икринку смахнуло хвостом хитро́
ветру-бродяге.
А тот — бесшабашно-зол —
ночи в насмешку
малютку взметнул костром:
ласково пестовал,
требовал подрасти
в щепках смолистых у комля сухой сосны.
«Тьма, — он нашёптывал, — знаешь ли, не в чести,
мысли её неприветливы и мутны́,
в ней оживает
и возится, не таясь,
то, что должно позабытым лежать да тлеть.
Путы Кромешной — из мороков зыбких вязь —
жадно туманами стелются по земле».
Ма́лая-шалая
слушала
и росла,
с треском вгрызалась в древесные телеса.
К звёздам-сестрицам протягивала крыла́,
завертям буйным даря озорной азарт.
• • •
Двое, обнявшись, устроились у огня,
прятали пламенный танец на дне зрачков:
близости этой не нужно слова ронять,
если ладонью — в ладонь и к щеке — щекой.
Маятник строк отмеряет к рассвету путь.
Тени колышутся чёрным на золотом.
Если поддаться усталости и уснуть —
смогут проснуться
и сказку
вернуть
потом?
