Aculeatum
...говорила с ним на его языке,
называла чилийским перцем,
жгучим, долбаным иноверцем.
– Ты похитил чужое сердце.
Кем я стала с тобою, кем?
Он был резким буквально во всём.
Во всём –
на язык, на поступок, на карий взгляд.
Он был натиск, давление, бурелом.
Словом, – cosmos, locura, felisidad.
От таких неминуем инсульт, инфаркт.
– Mi estrella, mi cielo, mi corazon…
Он и был коренным чилийцем,
с характерным для них лицом.
У чилийцев такие лица –
в них немыслимо не влюбиться,
а потом пламенеть и биться,
твердокаменным став борцом,
хоть за веру, хоть за Сантьяго,
лишь бы вместе и вечно рядом.
Вот примерно такая мысль
у неё, палестинской беженки
{воздух в мире такой разреженный},
родилась и тянула ввысь.
Говорят, если очень чего-то хочется,
то оно непременно когда-то сбудется,
только есть в этом риск получить и прочее,
с безопасной дороги свернув в распутицу.
Словом, случилось,
свершилось,
соединилось.
Передряга за передрягой –
очутилась она в Сантьяго.
Благо?
А как же? Благо.
Это было убийственно хорошо –
по квартире расхаживать голышом.
Он в muchacha свою был погружён
во всех, Dios mio, смыслах.
Шершень чилийский, усатый пижон.
Аста, джаннат, ла виста.
El pueblo unido,
jamas sera vencido...
Единились то там, то здесь,
как надо и как не надо.
Арабка, латинос – такая смесь,
похлеще иного яда...
Хунта, хроническая ЧС,
огненная плеяда.
А потом всё пошло не так...
Говорят, если связаться с революционером, –
обязательно полыхнёт. Дело времени.
Обязательно разгорится новая эра.
Что-то у них такое в семени.
Словом, в диком её усатом
проклюнулся вдруг диктатор.
Оперился, распушился – птерозавр, Кетцалькоатль.
Нрав – вулкан, язык – мачете.
И давай мучачу свою пиночетить.
Проявился и её арабский характер –
кобра, гюрза, велоцираптор.
– На тебе газават, на тебе интифаду!
Дикая смесь обернулась адом…
Есть такое известное уравнение –
Л + один шаг = Н.
Всего один шаг.
Такая международная хрень.
Будь ты хоть в Йемене,
будь ты хоть в США.
Они этот шаг не сделали. То ли забыли,
то ли не сильны были в математике.
Но чччччёртова гордость, мать её...
Огонь плюс огонь – это тонкий лёд.
Будь то хоть Ближний, хоть Дальний Восток,
хоть узкая лента Чили…
Расстались, разъехались, оказались по разные стороны шара.
А потом наступила старость…
Она ему всё простила.
Прослышала – болен.
Неизлечимо.
Сорвалась, прилетела его Фати́ма.
Сидит в инвалидной коляске
кондор её ощипанный.
Нахохлился, злой, скукоженный,
желваками играет под кожей.
Выгнулся хордой.
Понятное дело – гордый.
– Ладно, расслабься, засчитано.
Что же с тобой происходит, Хорхе? –
старается, прячет эмоции.
Вторит ей, прячется в небе солнце.
Гордый мужчина на женском затих плече.
Будь ты хоть трижды мачо, сильные тоже плачут.
Диктаторы тоже люди, диктаторов тоже любят.
– Радость моя жестокая,
бедный мой Пиночет.
