Всё застало меня на веранде, когда бабушка убеждала, что чёрствый хлеб со смальцем гораздо вкуснее, чем с маргарином.

 

Было солнечное летнее утро 64-го года чучхе, как радостно сообщило радио между «С добрым утром» и такими-же взмахами руками под пианину.

 

В районе Кировского завода в небо поднимался огненный гриб.

 

Со школы знал, бежать бесполезно. Надо падать ногами к взрыву и закрывать голову руками. Но радиация...

И я потащил бабушку во флигель, где был небольшой погреб.

 

Это был часто повторяющийся сон. Всегда с одним исходом. Нас накрывало всепожирающим огнём.

 

Смерть пришла в бабушкин дом ожидаемо. Это я понял потом, когда повзрослел. Дедушку добила ушедшая война. Аккурат 23 февраля. После поздравления его маленьким букетиком подснежников. Подснежники днём, обмывание ночью. Бабушка с мамой в хлопотах бегают по всей улице, а я один с остывшим телом деда, которое помог снять с дивана и перенести на пол. Ночь. Никого в громадном доме. Только я и... бывший дед? Узнать в этом теле деда не получается. Стойкое ощущение, что его уже нет.

 

Через год она пришла к другой бабушке. Опять за дедом. Наверное, ей понравилось. Когда началась агония, бабушка бросилась на грудь деда с причитаниями. Она любила причитать. Сетовать. Порой делала это громким визгливым голосом посреди дороги, начиная со слов - «люди добры, это шо делаицца...». Дальше шло объяснение смертельной обиды нанесённой ей невесткой - моей мамой. Но добрых людей было мало, на крики никто не выходил. Поэтому она возвращалась в дом.

 

Дед хрипел, но не отходил. Бабки шептались о «нарушенной смерти», пахло каплями боярышника.

Ими пропах весь дом. У бабушки была куча болячек, лекарств и крепкое здоровье.

Дед умирал ещё пару недель.

 

Похороны - было последним, что я запомнил от детства.