Царевна-Лебедь. Врубель.
Час сумерек.
Тревожен небосвод.
Здесь время страсти, загнанной в капкан,
огни на острове, как след от страшных ран,
кровавят полотно.
Последним скудным золотом заката
стихии моря и небес разъяты.
Из мрачных вод возникла дева.
А лицо...
Нет, не лицо, а византийский лик!
С таким - на плаху, на костры, в оклады:
края с чернёным серебром накладок,
чтоб на коленях смертный к ней приник.
Да полно!
Кто осмелился бы рядом с такою встать?! -
У девы царственная стать!
Как крылья велики
и белоснежны!
Глаза - озёра полные тоски,
в них одиночество и боль,
и мрак кромешный,
но перья невесомы и легки...
Остановись!
Молю, остановись!
Ты оглянулась только на мгновенье -
чарующее странное виденье,
ещё чуть-чуть и взмоют крылья ввысь
( О, как передаёт движенье кисть!)
во мрак ли, в небеса ли, в мир иной?
Ты оглянулась. Я прошу:
- Постой!
Пока ещё не превратилось тело,
ответь, что ты сказать хотела?
Молчит. Что зрится ей:
Мечи... колчаны... стрелы,
как алый расплывается на белом
и с кровью рвётся жизненная нить?
А кто сказал, что нас легко любить?!
- Когда коснёшься вечности крылом,
О ком-нибудь заплачешь?
- Ни о ком!
