побратим
однажды меч вонзишь в чужую плоть,
почуешь крови жадное тепло –
тогда в дурной душе умрёт господь
и прочий сытый толстый небожитель...
суди же, добрый друг и кровный враг,
за то, что я от ран не умирал,
а восставал из ада и из ра...
в раю я, впрочем, не был.
вы дрожите
от омерзенья, глядя на меня,
готовые опять вину вменять
за то, что я себе не изменял,
а просто брал своё по праву силы.
когда же стал ты – праведный монах,
смиренный и в желаньях, и в делах?
когда остался только жалкий прах
от прошлого, что нас двоих сцепило?
в кругу "своих"
кривишь красивый рот,
для них я – панибратствующий урод.
на мне давно зажившее тавро,
клеймящее безумца и убийцу.
у них иные правила игры.
но ты-то был из той ещё дыры:
со мной по свалкам жрал заразных крыс,
мечтая в горло каждого вцепиться.
забавно.
жизнь – аптечные весы.
на чашах яд и в мышеловке сыр.
попросишь: "чуть везения отсыпь?" –
она тебе отсыплет цианида...
рука не дрогнет?
а с чего бы ей?
ты резал крыс, молился за людей.
людей, что крыс, анафеме своей
ты предавал, монашеская гнида!
к чему такое кружево словес?
да грешника устами молвит бес.
пока ты карой мне грозил небес,
я разрывал прогнившие верёвки.
и кто теперь тут грязный жалкий скот?
вам не поможет в смертный час господь,
когда кинжал пронзит родную плоть
б̶р̶о̶д̶я̶г̶и̶ монаха, растерявшего сноровку.
ты в боли искривишь красивый рот.
я – вынесу церковное добро.
огнём горит зажившее тавро,
тоска сверлом дыру под сердцем вертит...
храм в скорби.
их тела сгноят года.
не будет надо мною никогда
ни божьего, ни братского суда.
лишь чёрт судья для побратима смерти.
