Лялю
Ей по виду с натяжкой пятнадцать не дашь:
белобрысая, щуплая –
шпендик.
По ступенькам неловко на пятый этаж.
В кулаке – полинялый пакетик.
Мышкой в угол палаты, кровать у окна.
Затаилась под взглядами. Сжалась.
А в колючих глазёнках –
испуг и вина –
за по-взрослому глупую шалость.
Нам соседство такое не снилось во сне.
А когда расстегнула рубашку,
приоткрылись синюшные шрамы под ней.
(Пожалеть, приголубить бедняжку?)
Присмотрелись –
не то чтобы там синяки…
«Явно девочка в неадеквате!»
«Как сюда вообще пропускают таких?»
«Героинщица? В общей в палате?!»
Спали ночью ли, нет… да и как тут уснёшь?
А с рассветом – у новенькой схватки.
В память врезался тихий надрывный скулёж.
Увели. Оглянулась украдкой –
липкий страх –
я душой ощутила тогда:
слишком явный, с животным оскалом.
День спустя и меня пригласили туда,
на кушетку родильного зала…
Я её повстречала ещё только раз –
в коридорчике, за́литом солнцем.
– Ты откуда такая глупышка взялась?
Хоть замужняя?
– Нет, – и смеётся.
– Ребятёнок-то чей?
– Ай, не знаю сама.
Прячет руки:
– …а это… ошибки.
И как будто в уме подбирая слова,
выдаёт с виноватой улыбкой:
– Я нарочно скрывала, чтоб поздно – аборт…
было всякое… в целом, паршиво…
– А сияешь чего?
– Батя скоро придёт –
мама лялю забрать разрешила.
