- Ура, мы с папой идем гулять в парк! – громкий, пронзительный крик дочери разрезает внутриквартальное пространство наших домов.

- Людочка, не кричи, соседи разбегутся, - пытаюсь успокоить разбушевавшуюся дочь, и она от переизбытка нахлынувших на нее чувств начинает высоко подпрыгивать, а ее два огромных банта, словно парашюты тормозят приземление на нагретый за день асфальт. Дочь сует свою ладошку в мою руку, и мы идем в парк, щурясь на яркое, майское солнышко. Сто тысяч, почему выносят мне мозг, Людмила по природе любознательна, а когда у нее эмоциональный подъем, то ее уже не остановить. Интересует малышку буквально все, начиная от бродячих кошек и собак до птичек и туч, которые почему-то не падают на землю. На секунду она умолкает и останавливается, хитро смотря на меня.

- Папа, давай ты посадишь меня на шею, - с невероятной серьезностью произносит дочь.

- Еще чего, там место для маленьких, - на самом деле мне нравится катать ее на шее, - кто-то ведь говорил, что уже большая, чтобы есть манную кашу.

- Конечно большая, я просто еще ростом не выросла, - находит она выход из трудного положения, - а сверху мне будет лучше все видно, и мы быстрее придем в парк!

Подхватываю Людмилу под мышки и ловко сажаю на привычное для нее место. Минут через десять бесконечных разговоров на взрослую тему, мы входим под арку городского места отдыха.

«Зоркий сокол» сразу же замечает киоск по продаже мороженого и прохладительных напитков и требует опустить ее на землю, видите ли, она снова стала большая.

- Ты, какое мороженное будешь? – спрашиваю Людмилу, хотя я ответ знаю, но не спросить, значит выказать неуважение к ее самостоятельности и тогда такое начнется!

- Папа, я своих привычек уже давно не меняю, пора к этому привыкнуть, -отвечает мне дочь, смешно вскидывая бровки домиком.

И вот мы уже идем к парковому пруду, наслаждаясь теплым днем и мороженым, Людочка с аппетитом облизывает свое любимое – фруктовое, а мне приходится довольствоваться шоколадным пломбиром. Впереди нас дефилируют две молоденькие мамочки, с колясками оживленно обсуждая кормление малышей и свои проблемы со сном. Дочь притихла, прислушиваясь к тем интересным подробностям, которые могут пригодиться ей в играх с куклами. Все хорошо, все просто замечательно! Но почему-то в это прекрасное настроение начинает примешиваться тревога, и вызвана она доносящейся громкой музыкой, криком и неестественным смехом.

Мамы забыли о проблемах с кормлением своих малышей, и оглядываясь на меня подошли к компании подвыпившей молодежи, которая расположилась на парковой скамье. Вся площадь, на которой разместились подростки, была заставлена пустыми бутылками из-под пива, а тротуарную плитку покрывал толстый слой шелухи от семечек.

- Ребята, просим вас вести себя потише, у нас дети спят и пожалуйста, не ругайтесь, - обратились женщины к компании. Словно не слыша их один из захмелевших отморозков, разразился отборным матом, стоявшие рядом девицы громко и неестественно рассмеялись.

- Мужчина, поговорите Вы с ними, обратилась одна мамочка ко мне. Я прошел с дочерью мимо, слыша громкий смех дебоширов и полный презрения женский голос, крикнул мне: «А еще мужчиной называется!»

- Папа, а эти дяди и тети плохо себя ведут? – спрашивает дочь, пытаясь заглянуть в мои глаза.

- Очень плохо.

- А почему ты их не поругал, меня так ругаешь, когда я плохо себя веду!

- Сейчас я посажу тебя на скамейку и вернусь их поругать, ведь ты же уже взрослая и никуда не уйдешь?

- Нет, папочка, я буду сидеть смирно, смирно, пока ты не придешь. Устраиваю дочь на скамье, отдаю ей свой телефон и быстрым шагом направляюсь назад.

По дороге встречаюсь с уже знакомыми женщинами и прошу их присмотреть за дочерью.

- Не ходите туда, они не поймут, - произносит одна из них, на что я улыбнулся и продолжил свой путь. Испытывал ли я страх? Скорее всего - нет, мое состояние было похоже на внутреннее напряжение там, в далекой юности перед боксерским поединком.

Шелухи и пустых бутылок заметно прибавилось. При моем появлении молодежь на несколько секунд притихла, а затем высокий, полноватый парень с пренебрежительной улыбкой на лице, обратился ко мне: «Че тебе надо, дядя?» Пьяненькие девчонки захихикали, а два парня стоявшие по бокам своего вожака придвинулись ко мне.

- Ребята, поймите, здесь люди с детьми гуляют, а вы материтесь, пиво распиваете, да и замусорили все вокруг, - пытаюсь достучаться до их совести.

- Завтра придут рабы, они все здесь уберут, - под смех своих товарищей произносит громила.

Меня воспитанного в СССР к уважению любого человеческого труда, после слов этого урода, словно окатывает кипятком. Незаметно становлюсь в стойку, выдвигая левое плечо вперед, руки слегка подтягиваются к корпусу. Два персонажа из рассказа Киплинга медленно двигаются в мою сторону, я держу их в поле зрения и решаю нанести первый удар в самодовольное лицо вожака. Вдруг в моей голове разрывается граната, и этот взрыв на несколько секунд выключает мое сознание. Это еще один их сотоварищ, посланный за очередной порцией пива, подкравшись незаметно, оглушает меня бутылкой. Очнувшись, пытаюсь прийти в себя, тряся головой, смахивая шелуху с лица, начинаю подниматься с земли, но удары ногами опрокидывают меня снова и снова. Мне все же удалось вскочить и нанести удар по одному из нападавших, от удара он начал медленно оседать, судорожно хватая ртом воздух. В это время появилась полицейская машина с включенной сиреной, как оказалось ее вызвали те мамочки вовремя беседы с этими дебоширами. «Табаки» подхватили девчонок под руки и быстро растворились в парковой зелени, оставив на скамье своего друга. Подошедшие сержанты ДПС оценивают обстановку и докладывают о ней по рации, а ко мне бросается дочь с развязавшимся бантиком и мокрым от слез лицом.

- Папа, у тебя кровь, тебе очень больно, ты не будешь плакать? – Заикаясь, шмыгая носом, произносит она.

- Ну что ты, родная, мужчины ведь не плачут, а кровь, так это я немного поцарапался, вон у тебя коленки все сбиты, кровь ведь тоже бежала, - отвечаю ей и прижимаю к себе.

Нас с этим здоровяком сажают в полицейский уазик, уже в средине машины я прошу сержанта завезти дочь домой, звоню по телефону жене, чтобы она вышла к подъезду.

В городском отделе полиции прохожу в кабинет дознавателя, молодого лейтенанта, который берет ручку и начинает составлять протокол. Вопросы, которые ставит этот светловолосый паренек, настораживают.

- Вы, первым подошли к отдыхавшим?

- Да,

- Знакомы с кем нибудь из них?

- Нет,

- Испытываете к ним чувство неприязни?

- Только к их поступкам,

- Вы первый начали драку?

- Нет,

Задавая эти вопросы, он не смотрит на меня, в его душе словно идет какая-то борьба с тем, что он сейчас делает и внутренним его я. Видимо что-то решив для себя, берет небольшой листик бумаги и пишет на нем старательно выводя буквы, затем протягивает его мне. Только успеваю прочитать написанные на листке фамилию, имя, отчество и адрес с припиской в конце, что это сын прокурора города, как вдруг широко распахивается дверь и в кабинет входит высокий статный мужчина в сером костюме. Он сует вскочившему лейтенанту руку для пожатия и произносит: « Ну что тут опять мой охламон натворил?»

- Да вот драку в парке устроил, - вытягиваясь в струнку, отвечает лейтенантик, - а это потерпевший, - показывает кивком головы в мою сторону.

- Коля, выйди из кабинета на пару минут мне с человеком потолковать надо.

- Меня Сергей зовут, едва слышно произносит лейтенант.

- Хорошо, Сергей, выйди, выйди.

Мужчина подходит к окну и словно сам с собой начинает говорить: «Пойми, сын неплохой парень, добрый, талантливый, всегда готов прийти на помощь другим. Он заботится о своих друзьях, шмотки подкидывает, продуктами угощает, хотя они голытьба, ему не ровня, а те его плохому учат... Ты бы слышал, как сын под гитару «Мурку» исполняет, заслушаешься. Вот только моя гребанная работа, постоянная занятость, мешает мне уделять ему больше времени, а мать справиться не может, он, словно пытается нам доказать, что уже большой и самостоятельный, да где там, в душе ребенок, хоть и рост метр девяносто». Прокурор сует руку в боковой карман, достает оттуда конверт и швыряет его на стол.

- Здесь хватит тебе на лечение и моральную компенсацию, - произносит сухо он, - не поднимай шума, не надо вредить себе.

Я открываю конверт, там лежит довольно большая пачка тысячных купюр и если слова прокурора о сыне вызывали у меня сочувствие, то сейчас во мне разрастается презрение к ним обоим. Бросаю деньки под ноги опешившему папаше и стремительно выхожу из кабинета. В коридоре, развалившись на стуле, с ухмылкой на наглой роже и с полной уверенностью в своей безнаказанности, сидел прокурорский отпрыск.

- Дочь береги, хорошая она у тебя, - со смешком произносит эта тварь. Я рванулся к нему, но на моем пути встает уже знакомый лейтенант и шепчет: «Не здесь и не сейчас».

Выйдя из городского отдела полиции, набираю по телефону номер друга Женьки, он больше чем друг, он мне почти брат. Уже минут через пять, сидя в машине, рассказываю всю эту историю. Женька десантник отслуживший, в том числе и в горячих точках, на несколько минут задумывается и предлагает завтра понаблюдать за домом прокурора. Я соглашаюсь с ним.

Дома дочь бросается ко мне с криком: «Папка пришел!» Она слегка заикается. Жена, утирая слезы, идет на кухню готовить ужин.

На следующий день, мы с Женькой, припарковав машину в тени на обочине, наблюдали за огромным прокурорским домом. Примерно через час нашего ожидания калитка трехметрового забора распахнулась, и из нее вышел довольный жизнью и собой знакомый тип. Женщина, выскочившая за ним, пыталась остановить его, но он отмахнулся от матери, быстро сел в подъехавшее такси и рванул навстречу своим приключениям.

Покружив по городу, такси останавливается в районе сквера с оригинальным для провинциального городка названием – «Арбат». Громила медленно, вальяжно, выходит из машины, бросает деньги в раскрытое окно такси и направляется вглубь сквера. Там он плюхается на скамью и закинув, нога за ногу, начинает наблюдать за голубями клюющими крошки с тротуарной плитки. Я прошу друга остаться и посмотреть со стороны за всем, что будет происходить, а сам направляюсь поговорить с парнем. Мне кажется, что разговор у нас получится и он по крайней мере извинится за происшедшее, но я сразу же разочаровываюсь от слов прокурорского сынка: «Что, снова за деньгами пришел, папаша видать пожадничал и мало дал?» Он медленно начинает подниматься с наглой улыбкой на лице, но мой удар в солнечное сплетение усаживает его назад. Чувство физического превосходства надо мной снова поднимают это тело, провожу «двойку» , а затем «джеб», которые лишают парня иллюзий. Подошедший друг накидывает откуда-то взявшуюся удавку на шею парня и слегка затягивает ее. В глазах бывшего героя я вижу огромный ужас и страх смерти. Он медленно сползает на колени и просит прощение, размазывая по лицу слезы и сопли, а под ним растекается огромная лужа. Женька, снимавший все это на телефон, убирает удавку со словами: « Если ты, гнида еще раз попробуешь себя так вести, то весь мир увидит твой позор. Запомнил?» Уже когда мы возвращались к машине, друг мне сказал, что для таких, как этот тип, самое страшное быть публично опозоренными.

 

Эпилог

Где-то приблизительно через полгода, ранней осенью, прогуливаясь по нашему «Арбату», я вспоминал те события, которые происходили здесь в мае, как вдруг увидел парня и девушку, которые шли мне навстречу. Девушка держала парня под руку и улыбалась красивой, доброй улыбкой, а парень о чем-то оживленно ей рассказывал. Это была красивая пара и когда они поравнялись со мной, парень узнал меня, его лицо вдруг стало серьезным. Он протянул мне руку со словами: «Спасибо», я пожал эту руку.

Дочь перестала заикаться, но она больше не хочет ходить в парк и ей перестало нравиться фруктовое мороженое.