Эдик был мастером рояльных дел. Не изготовитель, не настройщик, а профессиональный выкатыватель роялей из кустов. Он был внешне неприметным: светло-русые волосы, лицо овальное, гладкое, немного восточного типа, с узковатыми глазами и губами, с прямым, чуть удлинённым, но не выступающим носом. Небольшой рост был его «пунктиком». Приходилось подшивать брюки и рукава пиджаков и не пытаться ухаживать за высокими девушками. Душевные качества у него, возможно, и были, но он их не выпячивал, считая запасной картой. Родители верили в чадо, наградив его претенциозным именем Эдуард, обязывающим быть стражем богатства и счастья. Но при этом по гороскопу данной крупной личности позволялось пренебрегать тонкими чувствами и нюансами человеческих отношений. Так всё и складывалось. Эдуард был маленьким Наполеоном, заманивающим в ловушку и перекрывающим пути к отступлению. В определённый момент у него всегда находились рояли в кустах.

 

Однажды он пригласил Альку на танец. Это было субботним вечером на дискотеке в общежитии молодых специалистов. Ничего не вспыхнуло. Но соседка по комнате Софа (старшая и опытная) сказала: «Не отшивай сразу, походите, подружите, присмотрись к нему». Подруга называла ухажёра Эдуардом — полууважительно-полуиронично. Опыт её сводился к прогулкам и походам в кино с дагестанцем, запавшем на Софу ещё в институте. Парень был настроен серьёзно, но отношения не имели продолжения. Свободолюбивая и гордая Софья засомневалась в своих способностях по части смирения и погружения в национальные традиции. Ещё она была под впечатлением от истории их общей с Алькой однокурсницы, у которой всегда было достаточно секса при полном отсутствии перспектив брака. Любимым изречением соседки было: «Ты лучше голодай, чем что попало есть, и лучше будь один, чем вместе с кем попало». Она любила наставлять и поучать. За неимением других советчиков приходилось прислушиваться. Помогало пятьдесят на пятьдесят.

 

Через неделю «А+Э» уже танцевали с сотрудниками «Э» на корпоративе.

 

«Модерн Токинг». Девичьи руки на подкладных плечах нового светло-серого костюма с завёрнутыми на десять сантиметров внутрь рукавами. Мужские руки на тонкой талии. Это был первый рояль…

 

Второй рояль выкатился следом за первым — путёвки выходного дня на заводскую базу отдыха. Конечно, комнату Эдик заказал двухместную с двумя койками. И были попытки сближения, деликатно отвергнутые. Похоже, что он считал секс своим главным козырем и всё время пытался ввести его в игру, а ей хотелось романтики и близости по любви, а не той, что случается от скуки, из любопытства или из спортивного интереса. Алевтине не очень нравилось, что при столь непродолжительном знакомстве окружающие воспринимают их как пару. Сначала она переживала по этому поводу, потом закрыла тему, чтобы выяснение отношений не испортило выходные.

 

Купания в быстрой холодной реке чередовались с походами в сауну, игра в настольный теннис — с изучением местной флоры и фауны, среди которой преобладали куры и коровы. Завтраки, обеды и ужины вносили в дачный быт некоторую общую семейственность и порядок. Пару «А+Э» повсюду сопровождали лениво-любопытные взгляды сослуживцев и неловкие попытки облечь в слова неопределённое: твой «муж»/«друг»…

 

Третий рояль — день рождения Эдуарда в его комнате в малосемейке. Софа неожиданно забеспокоилась, представив паука, сидящего в паутине и ждущего муху: «У меня плохое предчувствие. Не ходи!» Алька засомневалась, но судьба расставила точки над «и». Перед самым выходом в гости приглашённую угораздило легонько опереться на стеллаж, стоящий поперёк комнаты, и он рухнул, рассыпая содержимое и круша всё на своём пути. Алевтина и Софья устраняли последствия «падежа» весь вечер, а именинник получил письмо с извинениями.

 

Четвёртый рояль был самым блестящим, белым и шикарным. Разумеется, не по стоимости проекта, а по неожиданности. Алька уезжала в отпуск в город детства, путь лежал через Москву. Хорошо, что по распределению она попала не так далеко от дома, как её однокурсники. Можно часто навещать родных, встречаться со школьными и институтскими друзьями.

 

Вокзал был возле проходной. Эдик, выходя с работы, увидел, что девушка садится в поезд, и, недолго думая, отправился с ней в столицу. Сидели на боковушке, болтали. В Москве ухажёр взял её билет (прямая плацкарта без места) и пошёл к окошку кассы, откуда вернулся с известием, что уехать можно будет только завтра, но у него в Москве живёт сестра, у которой можно переночевать. Проверять, всё ли здесь так, даме не пришло в голову. Сдали дорожную сумку в камеру хранения и пошли гулять.

 

Сумбурная перестроечная Москва — старо-новая и грустно-весёлая. Арбат с ларёчками, полными матрёшек и ушанок, с художниками и фотографами, всегда готовыми поймать неповторимый миг чьей-то среднестатистической жизни и слегка приукрасить его. Артисты, поющие милые песни прошлых лет, танцоры, лихо крутящие брейк, музыканты со скрипками, гитарами и баянами.

 

Алька молодая, красивая. Ей тоже хотелось портрет. Каждый раз. Стоило только приблизиться к вожделенно рисующим и не менее вожделенно позирующим. «У Вас очень выразительные глаза!» — зазывали наперебой. Но она боялась. Вдруг попадётся хороший художник, и её печаль с тревогой перекочуют на картину? Живи потом с таким портретом! А Москва, по нелепому стечению обстоятельств, постоянно дарила встречи с расставаниями вместо уверенного счастья и покоя.

 

Эту мысль можно попытаться «заесть» пироженками из «Праги». Полюбоваться стройными москвичками в одинаковых белых блузках и чёрных гофрированных китайских юбках на широкой резинке. Влиться в человеческую реку, текущую по эскалаторам и залам метро мимо былых героев, заполированных в определённых местах руками верящих в приметы туристов. Проскочить станцию «Молодость», доехать до «Зрелости» и выйти с ощущением, что забыл в вагоне что-то важное…

 

Вечером нагрянули к сестре. Гостей приняли хорошо. Эдуард сказал с порога, что это его будущая жена, чему родня несказанно обрадовалась и положила их спать на диване в зале. Опять были робкие попытки сближения, не закончившиеся ничем. Утром путешественников пришла будить на работу бабушка, которая за ночь забыла, что в зале у них гости, а не хозяева. Проводы были быстрыми, но не менее тёплыми, чем встреча.

 

«Тук-тук» застучал по рельсам поезд. «Тук-тук» билось сердце, пытаясь попасть в такт перестуку колёс и новому дню. Не сбылось, не срослось... Алька знала: если твой человек — торкнет сразу, а если не твой, то, как ни старайся, не сложится. Девушка ехала домой, пила чай из стакана в традиционном подстаканнике и закусывала обалденно вкусными сырниками. Они были круглыми, толстенькими, с ванилью и изюмом. Свёрток хранил домашнее тепло. «Хорошая была бы родня!» — подумала «жена», уезжая от Эдуарда навсегда…

 

Последний рояль Алевтина выкатила сама, нависнув над бывшим другом, безмятежно сидящем в автобусе, своим восьми с половиной-месячным животом.

 

С мужем они познакомились там же, в общежитии. Всё определилось с первого взгляда и обоюдно. Каждый понял, что эта история с продолжением. Люди и обстоятельства не раз пытались их развести, но дело закончилось свадьбой. В животе толкалась пятками дочка-красавица (словам УЗИ-стки насчёт красоты можно верить, она своё дело знает). Крепдешиновое расклешённое платье, взятое напрокат у подруги, облегало фигуру с выступающим пупком.

 

Эдик не уступил место. Сделал вид, что увлечён созерцанием пейзажа за окном. Округлая дама вышла на своей остановке.

 

Всё-таки она была права. Интуиция не подвела. Рояли-роялями, а человек чужой.