Ещё не вечер
она
Она любила ловить буквы.
Ловить и складывать.
В кучку.
В слова.
В письма.
Иногда, когда слов было много,
она их складывала в печку.
На чёрный день.
Потом день переименовали
в афроамериканский
и кучку пришлось перекладывать.
Перекладываемые буквы старались разбежаться,
сильно ругались и,
собравшись в группы,
грозились всякими страшными словами.
Но она их не боялась.
Она не ждала холодов и афроамериканских дней,
и просто по пятницам разжигала печку.
Любовными письмами.
А после пела.
Сквозь прорезь прицела.
Кричала, - «Ты мой ангел,
неказистый!»,
бросалась тапками
и тигром.
Раскинув руки свистела, читала сложное.
Голосом страшно нежным
заманивала.
На фоне горящего города и набухших на шее жил
плакал взахлёб осот.
«Не тот ты, не тот!», в слезах кричала мне зло.
Но я не ангел. Грешен.
Выжил.
На этот раз мне повезло.
Он
Он сидел у бочки на берегу,
почёсывал отросшую бороду,
поплёвывал в набегающую волну.
Ему не нравилось море.
Смолоду.
Он в нём всё время тонул.
Тонул, тонул, а потом выплывал.
Бабушка говорила - «оно не тонет».
Что именно, не уточняла.
Вот и сейчас, бочка смотрела на него
сквозь нахмуренные ободья,
в изумлении округляя нутро.
Топили их давеча затемно,
а сейчас хоть и пасмурно,
но светло.
Он источал вкусно-капустный запах,
она мечтала о коньяке.
Море ворчало
волной на песке.
Всех их прятал туман.
Куда бы не глянул - ни зги.
И в тумане зловещем том,
расходились от них круги...
Она Ему
Что ты можешь?
Когда с лучами солнца,
когда в тумане цвета кожи...
я снова у окна
как много лет назад
ищу твой силуэт
в клубящемся тумане
ты мне тогда сказал
что провожать нельзя
когда с утра туман
иначе он заманит
с тобой ушли года
таёжно и тревожно
рассыпав серебро
по моему крыльцу
конечно я живу
привычно и не сложно
лишь иногда туман
стекает по лицу
потом я поняла
что не туда смотрела
вернулся ты давно
клубящимся туманом
меня к себе прижал
окутав нежно тело
я поняла - иду
и кто-то всхлипнул
«мама...»
