а́лое
Уходила в потёмки.
Луна — поводырь по мерцающим тропам —
дрейфовала у кромки бурливой воды:
несмолкающий ропот
каменистому ложу пенял на судьбу суетой многословной.
Переполненный ложью и страхом, разбух, извергаясь — «виновна!» —
вызревавший на сплетнях зловонный нарыв.
Площадь ульем гудела:
«Ну-ка подлую в плети! Дожда́лись поры: богонравное дело —
ведьмовски́е бурьяны под корень полоть!»
И не скрыться тебе бы —
на удачу, Джоанна, грозой пролило́сь
милосердное небо.
По арденскому лесу разнёс ураган листья — каплями крови,
будто злющие бесы терзали врага — кумачовые кроны.
Затихающий ветер — послушный гонец, несговорчивый сторож —
под опаловым светом болотных огней,
чернотравьем неторным
проводил и оставил беглянку одну —
ожидать властелина.
Расступился кустарник, маня́щий шагнуть.
Там, на ветке осины
подвенечное платье: карминовый шёлк, золочёные ленты.
За назначенной платой, Джоанна, пришёл убивающий лето
терракотой и охрой резных алтарей,
отбирающий тени,
выпивающий вздохи посмевших гореть па́лом тёмных плетений.
На увядшей отаве обильной росой брызги стынут багрово.
Эхо боли оставил предутренний сон под туманным покровом.
Незалечены раны, в оковах тугих кормят старые тайны.
По тебе ли, Джоанна, тоска пустельги и слеза краснотала?
