Жила-была маленькая девочка Женя, наверное, так можно было бы начать свою рождественскую историю. Но, увы, дорогой читатель, начну я повествование с одного очень жуткого реалистично происшествия, случившегося лет сорок пять тому назад в небольшом городке Пензенской области.

Многих очевидцев этого события и главной виновницы уже нет в живых, вероятно, для неё уже найдено Господом и оправдание, и наказание. Пишу я об этом потому, что в нашем мире почему-то принято закрывать глаза на тему детского насилия или делать вид, что такие случаи единичны. Уверяю тебя, дорогой читатель, что это не так.

Поздно вечером, часов в десять, в районную больницу привезли маленькую девочку лет шести. Она с трудом, с присвистом и хрипом, дышала, худенькая маленькая грудь пыталась вобрать воздух, но получалось это очень плохо. Чувствовалось, что каждый вдох давался этой крошке неимоверно тяжело. Лицо у неё было бледное, кожа тонкая с просвечивающимися голубыми прожилками, губы и ногти синюшные. Прибежавшая в приёмную медсестра по телефону вызвала срочно доктора – меры нужны были неотложные. Они не на шутку испугались. Правда, через пару минут уже выяснилось, что девочка была постоянной пациенткой этой больницы, а еще через пять на столе лежала её медицинская карта. Срочно была подготовлена капельница.

В это время глаза медсетры, раздевавшей ребенка, неожиданно широко раскрылись, она позвала врача, Павла Сергеевича, и кивнула на тельце девочки – все оно было в кровоподтёках.

Мать, поймав этот быстрый взгляд, всполошилась, бросилась в объяснения и начался первый акт её выступления, столь хорошо знакомого Женьке. Лицо у неё сморщилось в гримасу обиженного ребёнка, голос и руки задрожали, и она зарыдала:

– Она ведь у меня озорница страшнаяяяя, полезла зачем-то на чердак-то,– лгала очень правдоподобно мать,– а я ведь, дура непутёваяяяя, недоглядела, она и свались, моя крохотулечкаааа, вот и расшиблась всяяяя!

Павел Сергеевич недоверчиво посмотрел на Женьку, потом на мать, послушал девочку, осмотрел на предмет переломов и высказал мнение, что надо вызвать милицию. Мать с дикими воплями бросилась на грудь дочери и запричитала:

– Да скажи ты им, детынькаааа, что не обижала -то тебя твоя матушкаааа! Что и любит-то она тебяяяя!

Женька говорить не могла. Она лежала с закрытыми глазами и изо всех сил втягивала свистящий воздух.

Сегодня днём мать пришла с работы. В коровнике, где, по её выражению, она вкалывала, как прокажённая, дояркой, вцепилась в неё Юльча, вторая скандалистка деревни (первой была мать). Дело дошло до потасовки, так что разнимали двух разъярившихся баб, таскавших друга друга за космы, человек шесть во главе с зоотехником.

Вернувшись домой, мать обнаружила, что пол еще не вымыт и голландка не затоплена, а эта тварина, её дочь, израсходовала все спички, пытаясь разжечь дрова. Мать от порога двинулась на Женьку, у той затрясся подбородок, задрожали губы и все она как-то съёжилась и осела. Мать с размаху ударила дочь по лицу; упав, она инстинктивно сжалась в комок. По бокам, спине, груди девочки проходились ноги в тяжелых валенках с калошами. Затем мать схватила Женьку за волосы и, протащив через всю кухню, выкинула в сени в колготках и кофте.

В сенях был лютый холод, изо всех щелей дуло. Девочка, несмотря на все попытки согреться, начинала коченеть. Мать не выходила. Тут Женьке показалось, что кто-то мелькнул в углу, она подумала, что это, наверное, Бог, который должен был её забрать. Мать часто, выплёскивая свою злобу на ненужную, нелюбимую обузу-дочь, орала:

– Да когда же ты подохнешь, паскуда, когда бог приберёт тебя!

– Бог, прошептала Женька,– прости, что я не помогла мамке. Я замерзаю, – и её как-то странно качнуло.

В этот момент неожиданно с крючков сорвалась и со страшным грохотом полетела на пол полка с инструментами, а у Женьки начался приступ астмы.

Мать, услышав бабаханье, выскочила в сени и запаниковала, схватив Женьку, укутала её в ватное одеяло и бросилась искать машину, чтоб везти дочь в районную больницу.

– Павел Сергеевич, может, правда она упала с чердака. Дети ведь, сами знаете,– перебила медсестра задумавшегося над чем-то доктора, который все еще осматривал странные кровавые синяки девочки.

– Да, конееееешнааа, упалаааа,– заголдосила ещё громче мать, и Женька вдруг, взглянув на неё, почувствовала, что та чего-то до ужаса боится, но чего, она не понимала.

Надо сказать, что жизнь маленькой девочки была сплошным мраком. Что ни день, мать находила повод избивать её, а уж пощечинам, подзатыльникам, оскорблениям давно был потерян счёт. У Женьки никогда не было своей одежды, тем более игрушек, она всякий день была голодна, и уж, конечно, не ела конфет, не знала, что такое мясо или фрукты. О любви и ласке тут и говорить не приходится. И еще была одна странная для других людей, особенно детей, вещь. Она любила больницы. Здесь было чисто, тихо, светло, о ней заботились, кормили и, главное, мать никогда не приезжала её навещать.

После капельницы Женьку перевели в палату, в которой лежала женщина, тетя Рая, как выяснилось позже, со своей дочкой Машей.

Женька проснулась часов в девять, когда пришел Павел Сергеевич. Приступ закончился сразу, как только уехала мать. И теперь ей было легко и радостно

– Женя, как ты себя чувствуешь?

– Хорошо.

– Ты зачем же на чердак-то полезла, а?

Девочка не могла сказать правду, она никогда никому не рассказывала о побоях и промолчала. Павел Сергеевич послушал Женю, осмотрел, повздыхал и перешел к Маше.

После обхода тетя Рая достала с подоконника огромную куклу, умевшую говорить: «Ма-ма» и ходить за ручку, и Маша стала играть с ней в дочки-матери, а Женька, сидя на кровати, наблюдала за этой игрой с нескрываемой завистью. Было бы хорошо вот так же, как Маша, поводить за руку эту куклу. Но она давно уже научилась ни у кого ничего не просить.

Тут тетя Рая достала кипятильник, согрела чай банке и налила в стаканы дочери, себе и Женьке да еще дала ей в придачу целую горсть конфет. Женька была на седьмом небе от счастья.

– Машенька, дай, доченька, Жене поиграть с куклой.

Женька осторожно взяла куклу и стала водить её по палате. Описать сейчас её чувства не смог бы ни один человек на свете: до того восторг переполнял её душу. А тетя Рая смотрела и улыбалась.

На следующий день Машу выписывали домой. Женьке было немного грустно, что эти два очень хороших человека уезжали, но что делать.

Уходя, тетя Рая сказала:

– Женя, завтра очень большой Светлый праздник, Рождество Христово, и мы с Машей дарим тебе вот эту куклу.

Сердце Жени заколотилось где-то в горле, застучало в висках, у неё вздрогнули губы:

– Тетя Рая, а я не смогу забрать её домой, мне мамка не разрешит.

– Ничего, когда тебя будут выписывать, подаришь её, кому захочешь.

Прошло много лет, а Женька, уже вырастив своих детей, помнит эту большую говорящую «ма-ма» куклу.