Лучи восходящего солнца весело прыгали по белым рукавичкам сосен, бесстыдно бросались разноцветными искрами-отблесками под подол вековых елей, играли радугой в туманных облачках снежной пыли, подымаемой проснувшимся ветерком.

Ветерок, стараясь сбросить с себя остатки сна, будто невзначай, дёргал за лапки молодые сосенки и игриво колыхал подолы зелёных матрон-елей. Те на него не сердились и поддерживали игру, посыпая затейника свежим ночным снежком.

Вот, заигравшийся очередным снежным зарядом, ветерок спотыкается о цепочку трассирующих следов, резво уходящих в чащу. Хозяин следов явно куда-то торопился.

Глубоко в чаще, на крошечной полянке, защищенной со всех сторон несколькими упавшими деревьями, устало лежит серая, с чёрным носиком-точкой и беленьким заячьим хвостиком, ушастая фигурка. Тяжелое дыхание, с тихим хрипом вырывающееся из недоумённой мордочки, оплавляет свежий снег, окропляя его белизну рубиновым оттенком, рассыпая мелкую морось драгоценных камней.

Фигурка тоскливо смотрит в утреннее, синее с пушисто-белым, небо. По которому уплывают в даль белокрылые лошадки… В далёкую даль.

По серой шёрстке пошли лёгкие волны, тонкие ножки инстинктивно дёрнулись, пытаясь сделать свой самый лучший прыжок. Допрыгнуть до неба. Чтобы отправиться в далёкую даль с белокрылыми лошадками. Но не смогли. Они очень устали, поэтому к небу отправилось лишь лёгкое белое облачко. Последнее. И исчезло в далёкой дали.

Тускнеющие бездонно-чёрные глаза всё ещё отражают уплывающие облака.

Облака, в свою очередь, не отражают ничего, они умеют только отражаться.

Полянка также пристально всматривается в небо. Её единственный глаз, с серым зрачком в центре, заполняется красновато-алой радужкой. Цвета восхода. Последнего.

Или первого.

Зима. Утро. Солнце. Идиллия.

Под ногами скрипит снег. Но я-то знаю, что этот романтический хруст – звук десятков тысяч ломающихся спин снежинок. Не похожих друг на друга, снежинок. Цена красоты.

Что могу сделать я на таком жертвенном фоне?

Ты же всегда весел, всегда улыбаешься, всегда где-то далеко и выше. Мне до тебя никак не дотянуться, не допрыгнуть.

Я очень хочу, чтобы ты был счастлив. По-настоящему. В твоих улыбающихся глазах - застывшая печаль, а весёлость – маска, защищающая уязвимую натуру. Я бы сделала для тебя всё, если бы могла. Но не могу. Не могу приблизиться, прикоснуться, даже заговорить. Наши миры почти не соприкасаются. Единственное, что я могу сделать для тебя, это нашептывать сны, навеивать ночные грёзы, обнимать и целовать в тысячах чужих обличий. А потом, когда ты погрузишься в глубокий сон, нежно и невесомо гладить тебя по волосам, шептать в пространство слова любви.

Больше мне и не надо. Достаточно этих «наших» ночей.

Мне жаль, что ты не существуешь.

Мне жаль, что мы не существуем.