ОН И ДАМА В ЧЁРНОМ
Он сидел у канала, зачарованно глядя на осень.
Папиросы курил, приподняв от дождя воротник.
Много раз порывался привычку армейскую бросить,
Только шанс, что исполнит, теперь для него невелик.
Ржавый лист закружил и печалью прилёг на колени.
День, растратив тепло, студит ветром по рёбрам, насквозь...
Лист сочувствия ждал. А в канале безмолвные тени
Исчезают, не зная ответа на главный вопрос.
Тот вопрос не к теня́м - они сами бесплотны и немы.
Размокают... Листами плывут, растворяясь во тьме.
А когда-то, мечтая, они возводили эдемы,
Но себя находили в обычной домашней тюрьме.
Можно выйти на волю? Конечно, но времени мало.
И билет, что хранился давно, индульгенций не дал.
Люди-листья сорвáлись с ветвей и плывут по каналу,
Не сыграв, не допев до финала судьбы мадригал.
На цепи́ держит память белёсые Питера ночи,
Роскошь рыжих волос, одуванов соломенный цвет...
Он ушёл, сжёг мосты безоглядно, без слов, многоточий,
спрятав в сердце лазурь ярких глаз, не исполнив обет.
Сны не лечат давно. В них споткнулась душа на полслове.
Дождь устал и немного затих. Небо стало темнеть.
Скоро будет канал первым льдом по-предательски скован.
Млечный путь наварил пёстрой каши из звёзд и планет.
Перевёртышем город. Угрюмы сырые бульвары.
Чёртов дождь зачастил - равнодушно льёт влагу с небес.
Ощутив под дождём одиночество, слабость и старость,
Захотел приподняться, смахнув... Лист бесследно исчез.
Ночь покров уронила на смоговый каменный город.
Он сидел у канала, жевал отсыревший табак...
Бьётся сердца набат. Исаакия звон колокольный
заглушил дикий лай пробежавших бездомных собак.
Ветер дует сильней и настойчивей. Плащ не согреет.
Папироса раскисла совсем, не дожив до утра.
...Дама в чёрном придёт. Разговорчивей будет и злее.
На вопрос: "Ну, когда же?", ответит: "Дождался. Пора!".
