Одиссей, сын Лаэрта
Вроде, память уснула – но, только глаза закрою,
крики, грохот, громады объятых пожаром стен...
...как давно это было: циклопы, сирены, Троя…
жаркий взгляд богоравной, прекраснейшей из Елен.
Каждый, кто её видел, стремясь подобраться ближе,
сходу прыгнул бы в пропасть и в брата вонзил копьё.
Лоб в раздумьях наморщив, потомкам аэд напишет:
люди, царства и боги – горсть праха у ног её.
В Фивах, Спарте, Фессалии и Колхиде,
весть о свадьбе услышав, сошлись женихи на бой —
я богини не жаждал. Я просто хотел увидеть
отсвет той красоты, что затмила Олимп собой.
Там, в начале пути, всё казалось легко и просто.
Для того, кто в мечтах был Ясон, Прометей, Икар —
был так жалок и скуден постылый отцовский остров,
неприметная точка за краем небесных карт,
где покой бил наотмашь, минута веками длилась.
Как и прочие дети — у сказок своих в плену —
сотрясая пространство речами про справедливость,
я хотел лишь победы, хотел поиграть в войну.
«Враг Елену похитил!» Какой ещё повод нужен
непоседе-юнцу, что мечтал воссиять в веках?
Звал нехоженый Номос. Была только страсть и дружба,
крови жаждущий лук и набитый колчан в руках.
Братство юных героев, ещё не познавших горя:
нас мечта обжигала, пьянили азарт и лесть.
Созывая бойцов, собираясь с зарёй за море,
тот мальчишка уплыл, но отчасти остался здесь —
тенью старой оливы, закатным лучом на крыше
многоглазого дома, где прожито столько лет...
...я его ненавидел — до корчей. Аэд, ты слышишь?
Не пиши! Или нет — запиши и посмейся вслед,
загляни мне в глаза, ощути горький привкус стали,
грохот порченой крови, ихора блескучий яд...
Посмотри, как мы шли, убивали и умирали —
будто древние боги, по тысяче раз подряд.
С каждым камнем и шавкой. Конём, очагом и блюдцем.
Каждым трупом, что, вспыхнув, остался смердеть во мне...
Не стерев этой копоти, я не смогу вернуться —
кроху-сына обнять, подарить поцелуй жене.
Звёзды жалящих глаз. Неживой беспощадный космос,
нити мойр в голове — не укрыться и не сбежать...
...ты мне веришь, аэд? Что не монстр, не божок из бронзы.
Я и сам-то не верю — пока не коснусь ножа,
проводя им черту между плотью и небесами —
шёпот к песне ихора, кров к крови, и к Пряхе прах,
уплывая из Трои под полными парусами
в ночь, где ждёт Пенелопа и выросший Телемах.
