Всё началось ещё со школьной скамьи. Не прошло и семестра, как мы влюбились  друг в друга. Наш первый поцелуй... я никогда не забуду, как Генри ухаживал за мной, ласкал. Было так романтично.

Его губы не оставили тогда ни единого шанса, снова и снова касаясь меня. По-началу скромно, но с каждым разом всё настойчивей. Было очень приятно, тело как-будто абсолютно потеряло вес и находилось в невесомости, а ноги сами носились туда-сюда.  Бабочки порхали где-то внутри меня, размахивая красивыми и большими крыльями и каждый раз, когда бабочки задевали меня изнутри, пыльца с крыльев просыпалась и, медленно оседая, дарила мне всё больше тепла и энергии. Приходилось буквально отрываться и убегать от сладости поцелуев, мчаться помогать учительнице по химии выносить пробирки с реактивами со школьной лаборатории и расставлять по партам. Но ещё быстрее я бежала обратно к моему Генри и поцелуям. Он встречал меня огнём в глазах и ожогами настойчивых губ, держа наготове пробирки, которые надо было вынести в следующий раз.

 

Целоваться было забавно и волнительно, пока мы не разбили очередную партию пробирок...

- "Генри?! Мари, что вы здесь делаете?"

В тот момент я провалилась бы от стыда, если бы вообще понимала, что происходит. Ни голова, ни сердце, ни бабочки не могли договориться друг с другом. Мир вокруг плыл и ускользал от взгляда. Смеялся весь класс.

---

 

Я переехал с родителями из другого города и был в школе "новеньким". Моя Мари! Мы быстро сошлись, вместе было весело и легко.

Мы ходили по школьному коридору, взявшись не за руки, как все, а под руку. Мари держалась за меня обеими руками, как  в сильнейший гололёд. Я чувствовал жар её ладошек и токи блуждали по всему телу, сбивая дыхание. Я жаждал прижать Мари и почувствовать биение сердца через кофточку, нет, даже резонанс сердец. Когда же случалось соприкосновение при ходьбе и резонанс, я получал ожоги пятнадцатой степени и пытался успокоить поднимающееся снизу желание, но тут же подставлял свой бок для очередной случайной встречи и чувствовал, что Мари прижимается навстречу.

 

Перед тем уроком химии нас разогрели объятия на перемене. Я поцеловал её неумело, в первый раз, просто прикоснулся своими губами к алому, плотно сжатому, как тиски, бутончику губ. Мари губы так и не разжала.

На математику я уже не пошёл, а ждал её в подсобке кабинета химии.

Мы целовались урывками между выносами в класс пробирок и с каждым разом поцелуи становились дольше и жарче, разрастаясь в пылающее желание, пожирающее  изнутри, расползающееся по венам, сковывающее лёгкие.

 

Тогда я впервые дотронулся до женской груди... Мари замерла от неожиданности, а пробирки разбились.

Мы заявили всем, что инцидент произошёл из-за первого поцелуя, взаимной любви и вообще, что мы уже взрослые. Девчонки в школе безумно завидовали Мари.

---

 

Мы с Генри часто посещаем кино, театры, филармонию. Как-то раз в шумной компании наши взгляды пересеклись, в глазах горело что-то особенное и спустя пару мгновений стало понятно, что Генри меня нагло раздевает в самый разгар вечера посреди присутствующих: взглядом показал направление движения по моему плечу, едва заметным взмахом кисти дал понять, что именно ей гладит мою кожу, а кивок головы в сторону и вниз... Я поняла.

О Боже! Он скинул лямку платья. Возбуждение возникло внезапно, сердце забилось, наверняка лицо покраснело и я не сдержалась, переложив ногу на ногу, потому что бабочкам стало тесно порхать. Поняв меня, Генри осмелел. Вот уже скинута взглядом вторая лямка и моё вечернее платье соскользнуло с плеч, прикосновение за прикосновением и жар его руки перетекает в меня, пьянит и сжигает, языки пламени облизывают моё тело и дразнят, дразнят...

 

Даже не знаю, что подстегнуло, но я живо откликнулась, приняла правила игры и уже вовсю раздевала его. Мы страстно обнимались на расстоянии, целовались, я гладила ему волосы, пока он опускал свои поцелуи по шее ниже и далее.

---

 

В тот вечер я не смог довезти Мари до дома без происшествия, поскольку игры в раздевания на расстоянии не закончились. Спускаясь первым по уличной лестнице к машине, я всей спиной ощущал её взгляд.

 

Как Мари прошептала позже, она мысленно разворачивала меня к себе, гладила  широкие плечи и сильные руки, ускользая из поля зрения и походкой, подшагиваниями подталкивала меня к машине.

Только открыв заднюю дверь, мы набросились друг на друга, как в медовый месяц. Тела соприкоснулись, читая в желанных движениях внезапную миниатюру влюблённой пары. Пальцы едва касались, губы, сбиваясь, шептали о близости апогея.

Окна машины запотели моментально от того, что бившиеся внутри сердца одним тактом раскачивали машину.

---

 

Позже были придуманы жесты и знаки не только для раздевания. На расстоянии я могла обнимать его, мы могли целоваться, но  нарушать интимное пространство жестами - это была роль Генри, а я с удовольствием подыгрывала, отвечая на горящий сценарий образцовой ролью тигрицы, не сразу подпускавшей к себе избранника.

 

А в филармонии, сидя на соседних местах, под музыку оркестра Генри вдохновлял меня на весьма пикантные комбинации. Наша близость играла вместе с оркестром весну, выстраивала парад планет, разрасталась до немыслимых размеров, сбивая и учащая горячее дыхание. На престо фортиссимо наступала кульминация произведения, а вместе с ней забирала и я, пронзая ногтями руку Генри - едва уловимые жесты и прикосновения в такт музыке доводили моё возбуждение до логического завершения.

Вот зал аплодирует дирижёру, но у меня для этого просто нет сил...

---

 

Запись оборвалась, Любовь выключила диктофон и внесла несколько правок в отцовские мемуары, вспоминая, каких трудов стоило вообще уговорить родителей ещё хоть на одно интервью.

 

Отец всегда поддерживал и продолжал бы защищать Любовь, но его время подошло к концу.

 

Любовь провела всю ночь в порыве творчества.

Старший сын заключил договор с издательством и "Историю одной любви" уже ждали в печать, оставалось дело за малым. К утру она закончит. Финальные штрихи подчеркнут красоту названия романа, длившегося всю жизнь её родителей.

Дочь уже давно нарисовала картину для обложки романа и она висела сейчас перед Любовью.  

 

Зазвучала последняя запись, после которой Генри больше не давал интервью.

---

 

Я попрощался с Мари в восемьдесят три. Она была очень слаба.

Нам уже давно нужны были лишь лёгкие движения рук, чтобы любить. Но любить, как в молодости. Очень легко ощущать физически нежность её объятий и страсть поцелуев, когда всю жизнь настраиваешься на это. Ощущать, помнить и получать наслаждение и по сей день.

Бетховен был глухим, но весь мир живёт прекрасной музыкой. Асадов перестал видеть этот мир, но продолжил его образы в прекрасных стихах.  

 

Её рука дрогнула и я вторил ответным жестом, глазами Мари гладила мои некогда сильные плечи и руки. Она лежала и воспроизводила по памяти наши самые любимые концерты, а я видел прекрасную Мари молодой, сидящей рядом в концертном зале: раскрасневшаяся, удовлетворенная, страстно смотревшая на меня, не скрывавшая обрывающегося дыхания, наклонилась и прошептала, что хочет меня сейчас же, подняла меня за руку и буквально вытолкала из зала.

 

- "Поцелуй, как тогда", - попросила Мари рукой, которая тут же упала на одеяло.

Я видел, как дочь отвернулась в слезах.

Я поправил руку и сделал всё, как хотела моя тигрица, сначала жестами, потом склонился над ней и целовал, целовал, целовал.

 

Мари последний раз показала рукой бабочек, всё также весело порхающих в её памяти.