Вот уж не знаю, доводилось ли вам, пацаны, когда-нибудь голодать по-настоящему. Нет, ну, не так, конечно, как страдают несчастные бушмены в отсутствие съедобных насекомых, или их братья-эскимосы в холодных иглу, догрызая последний хвост юколы - долгой, зимней, полярной ночью. Право слово, не знаю. Но вот мне приходилось...

В Лондоне голод изящен, утончён и временами даже аристократичен.

 

***

 

Мой приятель глухо взрыднул по-румынски, когда большая часть нашей последней сосиски предательски выскользнула из его ослабших пальцев и приземлилась с балкона на соседскую клумбу.

 

Кулиш рванулся было за драгоценной потерей вниз, но... вспомнил вдруг об отсутствии крыльев: «Фак офф! Фак’н’ хэлл!»

 

«Ноу! – сказал я себе, – Ноу! Так не должно больше продолжаться...»

 

– Кулиш! – вдруг озарило меня. – Знаешь… ну его нафиг, всё это проклятое жидомасонство! Вот прямо сейчас мы с тобой откроем новое дело – гигантский электрический бизнес! И будь уверен мой друг, будь уверен, мы заработаем с тобой столько денег, что сможем обжираться сосисками по крайней мере трижды в неделю; может, с хлебом, а, может, даже и с маслом... – я непроизвольно облизнулся: вдруг вспомнил неповторимый вкус постоянного тока (все мы умели тестировать языком батарейки в детстве).

– Ком он, мэн, ты не шутишь? – оттирая густые слёзы с бровей, оживился брат Кулиш. – Конечно же, боссом буду я?

- Вот уж хрен тебе, уважаемый сэр, в Румынии вы всю жизнь облизывали наши, родные, советские батарейки!

- Я не румынец, я с Ямайки!

- Неважно, теперь мне всё равно! Отныне главный эксперт по электричеству – я, как наследник, как законный правопреемник великой империи! И потому, дружище, с каждой заработанной сосиски двадцать процентов – мои, остальное – халф-ту-халф. А девиз нашего бизнеса будет таким:

 

«У НАС ЕСТЬ БОЛЬШИЕ ШТЕПСЕЛИ ДЛЯ ВАШИХ МАЛЕНЬКИХ РОЗЕТОЧЕК!»

 

***

 

Первым нашим электрическим объектом стала одна дама из Баттерси-Парк: стройная и молчаливая, бесконечно чистоплотная, но неизлечимо фригидная, хоть и с золотым кольцом в пупке. Поскольку беседовать с этой фурнитурой нам особо было не о чем, обычно мы подвязывали её за кольцо на бечёвку и часами прогуливались по ближайшим окрестностям Лондона, покачивая безмолвствующей женщиной над почвой в поисках клада.

 

В один прекрасный вечер таким вот, креативным образом мы нашли в заброшенной кроличьей норе горсть медных монет выпуска 1967 года, а в другое, не менее чудное утро - кошелёк с российским паспортом на имя некой Наташи Дрейк, набитый презервативами King Size, и четырнадцатью фунтами мелочью - впридачу. Поняв, что это, наконец, она – моя судьба, я раскрутил посильнее фригидную даму и отправил её в полёт с вершины Джиллингемской горы в сторону мутной акватории Мидуэя. То был первый и последний раз, когда мы услыхали из уст нашего стройного поискового прибора хоть сколько-то разумную связку звуков: «Лля-я-я, Goat, fuck…»

 

Привет, white Dover’s Rock,

Return forever lost,

Кладу любовь в песок…

Так холоден погост…

 

Опять сыры my eyes,

В кармане снова шиш,

Но отчего-то nice,

Пусть Дувр и не Париж.

 

To be or not to be,

Adeau, my native shore…

Свободен! Вне любви!

И это хорошо…

 

Пусть беспокойный heart

Мутит по жилам blood,

Умри, безумный март,

Не жди меня назад.

***

…but anywhere I should,

Regardless what I’d miss,

Я продал бы my soul

For your последний kiss…

 

P.S.: Есть у нас с Кулишем в запасе страшная история про женщину с золотым кольцом на среднем пальце, которая однажды вдруг посчитала меня своим мужем и пребывала в заблуждении много счастливых лет, пока не скончалась тихо в душевой кабинке от крайнего нервного перенапряжения. Но об этом – в следующей серии...