Старый мотивчик
Круг очерчен стократно тонкой дрожащей иглой
на пластинке заезженной. Вьется по ней мотив,
что годами то гнал, то морочил, а стал ледяной,
пробирающий, колкий как поздний ноябрьский ливень.
Солнца вновь нет. А недавно как пламя жгло,
выбивало на коже приверженца мифов тавро,
выводило на свет чудовищ. Но было ль тепло
в этой долгой плавильне? Нет, не было, бро.
Тараканьих па не адепт, но не антагонист,
своенравный собрат в круговерти последних лет,
пусть не светоч был, пусть не правил ни вверх, ни вниз, -
но клыком не задел и держал, сколько мог, в седле.
Может, в этом, в нем, а не в сонмах надежд и молитв
чуя прочность, моглось на пределе ползти вслепую,
чтоб руками, зубами тянуть из тягучей смолы,
словно некий Мюнхгаузен, грузную сущность свою.
Лабиринт борозд, паутина истрепанных правд -
всё, казалось, распутано, пройдено, вычерчено, изжито.
Буераки, провалы, теней заугольных армады -
надави плечом – и рассыплются от нажима.
Взяв походный тюк и на скрипке наладив струны,
нанизав на шило пути Девоншир и Байерн,
склоны Альп, на Дунае рассвет, аквитанскую дюну -
ты все там же, в кругу, а мотив - как ни в чем - порхает.
И, ведя иглу сквозь надсадный голос канцоны,
по пластиночным дебрям запутанным и тернистым,
сей мотивчик удавьи сжимает кольцо за кольцом
как гневливому шею засаленный воротник.
И размах, и бег, каждый новый и трудный шаг -
все в пределах дорожки, в кордонах борозд и колю-
чей прописной перекрученой догмы. И как дышать,
если снова мотивчик терзает слух и иглу?
Всех стараний груз, все потуги избавиться от,
проскользнуть удалым конькобежцем поверх борозд
между принятых парадигм частицей свободы
снова, вроде как, призрачны. Только послушай, бро!
Что-то, друг, ты сегодня не так говорлив.
Видно, время исчезнуть следам от наколок и клейм.
Подними иглу. Мы сегодня сменим мотив.
Может, в новом кругу солнце будет немного теплей.
