Просто не знаю, как сказать: не стоит класть консервированных сосисок и макарон.

И когда ещё один ящик с почты приходит с твоим потёртым добром,

просто не знаю, как сказать: носить сэкондхэнд не станет никто, посылки таскать - нет сил.

И в девяностые сроду не было тех россий,

что в самовлюблённом Нью-Йорке ты навздыхала себе.

Отвечай на ватсап. -

Звонить? - Нет денег давно на трубе.

Ветер по корпусам

льётся тягучий, весенний.

Как там у классика было? - ласточка в сени

летит и набухает гроздью лиловой гроза.

Знаю, в Москве не увижу зарплаты американского фельдшера - не врача.

Но для тебя всё осталось тогда, а живу я - сейчас.

И пишу, пока перерыв на обед.

Думаю, смог бы послать спецкостюм, пару лишних бахил.

Только лекарства тебе,

увы, не пропустит таможня.

Поберегись, мой руки. Знаешь, стихи

последние мне понравились. Конечно, как только будет возможность,

приедешь, поселишься в "Национале".

Станем бродить по Тверской.

 

Не скажем жене. -

Сын понимает.

И этот поход прикроет.

Здесь сейчас говорят о войне, про прибавку, что все мы - герои.

Но заходя в "грязную зону", думаю о тебе. Только на кой

снова на почте сундук и в нём - сосиски и макароны?

 

 

Мартовское небо

 

Гладь неба, ледяного на излом,

Великая, как бой добра со злом,

Теснит рогами низовых соседей

Манером вставшей в ледоход реки

И держится пожатием руки

За правоту щемящую предсердий

 

В моих, поднятых ввысь пяти углах.

Я вылезаю из щелей и глав

Кипеньем лав чумного мезозоя

И падаю рассветом на песок,

Летящий ветхой вечности в лицо

Из хромосом, понявших, что такое

 

Внезапный, оборвавший узы март.

Я помогу тебе сойти с ума

И доузнать в луга впорхнувший клевер,

Уснуть в тепле, устав себя считать.

Извёсткой облетит судеб тщета

И холод обнажит до вздоха север,

 

Чтоб довсплакнуть, за краем допропасть,

Который держит жвалами толпа,

Светило рыжим боком натирает,

Переливая мёд в тугую медь,

Чтоб небом колокольно зазвенеть,

Однажды надорвав незримость рая.