ЖЕРЕБЁНОК

 

В нашей бригаде была кобыла Карпиха – кусачая, лягающаяся и наизловреднейшая среди лошадей. Никто из нас, пацанов, не хотел с ней работать. Получив задание от бригадира, каждый спешил заполучить лучшую лошадь в табуне. Самому нерасторопному и доставалась Карпиха. Моего друга однажды она покусала так, что посинела вся рука. На коней взбирались верхом, обычно подпрыгнув, ложились на спину лошади, а потом закидывали ногу. Но с Карпихой этот номер не проходил: она тут же хватала седока за ногу и стаскивала с себя.

Но у этой противной кобылы был один плюс: ежегодно она приносила хорошее потомство. Вот и на этот раз она родила «мальчика» бурой масти. При первой же встрече мы как-то сразу потянулись друг к другу.

В школе нас учили, что только люди умеют мыслить. Годами работая с лошадьми, я не раз убедился, что это умнейшие существа, умеющие рассуждать и буквально чувствовать людей. Мальчик (так назвали жеребёнка) был со звездой во лбу, с густой бурой шерстью. Он так и льнул ко мне, чувствуя приязнь, «просил» почесать шею, а в знак благодарности «бодал» меня, нежно покусывая…

Отец с приятелем по очереди пасли ночью коней, а мы, пацаны – днём. Мальчик знал, когда моя очередь. Я приходил утром сменить отца всегда одной тропою, и он каждый раз поджидал меня у огородов, пощипывая траву. Знал, что нельзя забредать на открытый огород! Я приносил ему несколько картофелин либо драников, и он с руки аккуратно их брал. А потом подсовывал голову мне под мышку (чтобы я положил руку ему на спину) и вёл к отцу, зная, где он.

Однажды мы подошли к стогам, где отец утром прикорнул. Ночь он провёл без сна – шалили волки. Мальчик решительно подошёл, схватил зубами низко надвинутый башлык, а затем рванул так, что отец сел. Никогда ни до, ни после я подобного не видал.

Мальчик знал, когда я стану читать книгу и, чуть отойдя, начинал пощипывать травку. Но если я зачитывался, а подопечные разбредались, грозя забраться в посевы, он лёгким ржанием возвращал меня в реальный мир. Так прошло лето. Осенью я пошёл в школу и надолго расстался с жеребцом.

Мы снова встретились следующим летом. Он узнал меня раньше, чем я его. Громко и радостно заржав, обернул ко мне высоко поднятую голову. Я оторопел. Передо мной стоял красавец-конь, каких я видел лишь в кино, самый высокий в табуне. Куда девалась бурая свалявшаяся шерсть! Гладкий, вороново-чёрный, он весь лоснился на солнце! Мощный корпус, широкая грудь, звёздочка во лбу… «Ты ли это, мой Мальчик?!» - воскликнул я в восторге, обнимая его за шею. Он доверчиво положил мне на плечо голову и тихонько заржал.

Я растреножил его, зная, что не подведёт. Первым желанием было взлететь на его спину и отвести душу в бешеной скачке. Но я сдержался. Всё это впереди. Надо спросить у стариков, не пора ли его объезжать? Окрепла ли его спина? Ведь ему только второй год.

Его объезд назначили на середину июля. Я шёл как на праздник. Предупредил приятеля Гришу по прозвищу Аврутя , и он пришёл. Был жаркий день. Кони паслись на окраине луга, у подножия холма, прячась от жары в редкой заросли ольхи. Хотелось нарядить Мальчика в ремневую узду, но… У меня была обычная верёвочная оброть без железной узды с верёвочным поводом. Гришка чуть в стороне смотрит напряжённо: что же будет?

Привычно взявшись за холку, я бросил тело вверх, повернулся на лету, левую руку – на холку и, опираясь двумя руками, мягко опустился на спину коня. Мальчик даже не шевельнулся. Аврутя раскрыл рот от удивления. Такой зверь спокойно принял седока, тогда как другие мелкие сявки вертелись, выписывая немыслимые кренделя. Я развернул коня в сторону Мишут, соседней деревни, чуть тронул голыми пятками – конь пошёл размашистой рысью. Сжал ногами бока, гикнул – Мальчик прижал уши и поскакал галопом. Я до сих пор до мелочей помню эту скачку. Мы, словно единое целое, разрывали плотную, упругую массу воздуха. Мерный стук копыт, свист и гудение ветра… Вихри рвали волосы… И неописуемое ощущение восторга. Это мой конь! Это я помог ему вырасти! Как он мне послушен!.. Такого я больше никогда не испытывал и после потерял всякий интерес к объезду лошадей. Секунды – и вот уже минуты.

Скакун сам повернул по тропинке на Мишуты. Мгновения – и вот он, далёкий Конский Вир, вот Лоза… Я остановился, спрыгнул. Обычно после такой скачки бока коней раздувались от частого дыхания. А Мальчик дышит ровно, под гривой нет пота. Снова верхом. И снова упоительная скачка…

Когда я осадил жеребца, Аврутя не поверил, что я успел побывать в неьлизкой Лозе. Я подал ему повод: проверь! Конюх опасливо положил руки на спину. Конь, вздёрнув головой, стал перебирать ногами. Я его успокоил, а приятеля подсадил. Предупредил: «Не бить!» С места перейдя вскачь, он скрылся за поворотом. А у меня возникло тревожное предчувствие: хоть бы Мальчик не выкинул чего, как его строптивая мать…

И ведь выкинул! Вижу: возвращаются. Ближе, ближе… Седок начинает сдерживать коня… И вдруг метрах в двухстах от меня на скаку Аврутя выбрасывает обе руки вправо и «ныряет» на луг. Взвилось облако пыли. Конь, сделав два тормозящих скачка, застыл на месте. Подбегаю. Гришка лежит, неестественно изогнувшись. Приподнял, трясу… Бедолага приходит в себя и тихонько воет, схватившись руками за голову. Весь в песке сверху донизу. И тут я всё понял. У дорожки был муравейник. От топота его обитатели вылезли на поверхность и стали суетиться, создавая видимость мечущейся тени. Скакун испугался и шарахнулся в сторону. На счастье, Гришка придержал его и что сам упал головой в муравейник. Это и смягчило удар.

И тут я вспомнил о коне. Мальчик стоял на прежнем месте, весь напряжённый, и виновато дрожал. Я погладил его, успокоил, а потом побежал за смирным конём для Аврути. Далее мы направились на речку – вымыться самим и искупать коней.

Мы с Мальчиком всё лето пасли коней. Он, растреноженный, пасся около меня, пока я читал. Потом мы расстались уже навсегда. Я стал студентом, а он – племенным жеребцом. Прошло более полувека, а я всё вспоминаю о дружбе с красавцем-скакуном. В моей душе он занимает наипочётнейшее место среди всех моих друзей. И не смотрите, что он конь!