Глаз
ширяясь болью, тьмою ширить зрачки,
проваливаясь в колодец смотрящей из тебя пустоты,
всё шире и шире смотрящей из тебя пустоты,
с вертикальным разрезом судьбы под кошачьего глаза бельмом,
это ты, утопающий в чём-то ночном и невнятном,
в такой темноте, что хоть лезвием Оккама в…
у Дали, проходящего мимо, синдром Андалузского пса,
и усами топорщится боль на невнятном лице,
он идёт, ты идёшь, жизнь идёт
перелистывать тьму допотопной своей пустоты,
глинобитным Адамом со скудельной тоской под ребром,
говорит: мать твою,
повторяет: мол, мать твою мать,
незнакомое слово темно на его языке,
и его земляная душа не умеет летать,
и тихонько шуршит, как букашка в твоём кулаке,
мир, огромный, антрацитово, аспидно, угольно чёрный,
в твоём неподвижном зрачке низвергается в ад,
соскользнув с неопознанной глади райка,
береги как зеницу распятого ока, Адам,
эту тьму, пустоту, поглотившую мир.
