Ничего не осталось в его жизни, чем бы он мог дорожить. Жизнь... кончилась, прекратилась, оборвалась. Нет её. А то, что он ещё может передвигаться, говорить, что-то делать, так это просто недоразумение, "побочный эффект", как любил повторять на своих лекциях проректор Микоян. Вся жизнь - "побочный эффект". Смешно. Может, кому-нибудь и смешно.

Надо запретить себе думать, запретить возвращаться туда, в прошлое, бередящее кровоточащую рану души. Боль, постоянная, щемящая и невыносимая. Она, как река, не исчезает, просто перетекает с одного места на другое. Не вспоминать, не вспоминать... Но как?

Память опять выхватывает знакомые лица. Вот разливающийся весёлым колокольчиком заливистый смех Натальи отдаёт в голове тяжёлым гудящим набатом. Пульсирующая кровь затрудняет дыхание, раскалывает виски. И кто говорит, что время лечит? Нет. Можно только привыкнуть к мучительной и ноющей горечи, запрятав, загнав её в самую глубину, закрыв плотным слоем камней и огромными глыбами. Но всё равно и оттуда она будет доставать своими жадными многочисленными щупальцами, опутывать сознание, повторять, шептать, передразнивать. Нет, от неё никуда не деться.

Владимир открыл глаза. Старые настенные ходики в тишине неспешно отмеряли свой шаг. Густой сумрак ночи за окном и не думал рассеиваться. А что ты хочешь - декабрь. Сумрачно, холодно, пусто. Совсем, как у него на сердце, которое неизвестно для чего продолжает ещё биться.

Мысли отбросили назад. Тоже декабрь... Грязной размазнёй-кашицей заляпан тротуар, обледенелые ступени здания суда, мерзкий пронизывающий ветер и ледяные, пронзающие насквозь слова: " Ты понял? Всё понял? Не мешай нам жить!" Невольно дрогнули уголки губ, собираясь то ли в усмешку, то ли в жалкую гримасу. Как всё просто: " Не мешай! Жить! Нам!" А он? Как же он? Ему-то как? Надо жить или нет? Да и как после всего этого: предательства близких людей.

Андрей, тот самый Андрюха, друг, с которым съели не один пуд соли, вместе жили в одной комнате общежития, делились конспектами, одеждой, едой. Почему-то вспомнилось, как на Хеллоуин друг, позаимствовав у девчонок парики, разрисовал их разноцветными красками. Они приготовили устрашающие маски и, вылив бутафорскую кровь на простыни - импровизированные накидки, отправились на другие этажи пугать аборигенов. Вызванная возмущённым вахтёром милиция быстро их нашла, да они особо и не прятались. Речь шла об исключении обоих из института. Но тогда они с Андрюхой были вместе. А теперь... Он соперник, враг, чужой.

Невольный вздох вырвался из груди. Жаром окатило щёки, приятное тепло заставило вспомнить чудесное лето. Юг, курортный город. Горячий мягкий песок, зеленоватая гладь воды, прохладительные погребки с местным вином и ласковые, скользящие по телу руки, мокрые спутанные пряди волос, которые он любил накручивать на кончики своих пальцев. Владимир словно снова ощутил их в своих руках, такие послушные и мягкие, с застрявшими маленькими песчинками.

За окном мрачная темнота стала уступать место унылой серости. Новый день, надо вставать. После развода Владимир переехал из города в посёлок, в пустующий домик, оставшийся после бабушки. Устроился работать на лесопилке, благо она располагалась неподалёку. За ночь выпал снег, и пришлось расчищать дорожку, ведущую к калитке. Как хорошо, что чистым покрыло каменистую землю, сразу всё изменилось, приободрилось, посветлело. Завтра праздник - Новый год. За некоторыми стёклами угадываются очертания ёлок, светящиеся гирлянды оживляют приспущенные занавески.

Опять острым кольнуло грудь. Не думать, не думать, не вспоминать... Но он уже там: среди радостного веселья предновогодней суеты. Разноцветные шарики, красочные фейерверки, нарядная ёлочка, ленточка серпантина, взмывшая под потолок, а потом игриво обхватившая его шею. Её губы, страстные, обжигающие, любящие...

А вечером, включив телевизионную программу "Топ-26", Владимир с удивлением услышал звуки знакомой мелодии. Прислушавшись понял, что это написанная им песня и когда-то (ещё в прежней жизни) отправленная на конкурс Грушинского фестиваля. Весёлые задорные парни жизнерадостно пели, подпрыгивая и хлопая в ладоши. С экрана радостно звучало:

" Ты моя милая,

Ты моя славная,

Самая любимая.

Самая желанная".

А на диване в маленькой деревенской избушке сидел автор, и по щекам его текли слёзы.