к зиме обозначена

Баба с возу – кобыле легче.
Ну а если с саней? Зима, мороз,
а на ней, на бабе, –
тонкий плат простыни да валенки –
сани были завалинкой, летним лежбищем,
облюбованным уголком, где под платом-платком,
в сарафане струящихся волн расплетённых кос
задыхалось от ласки тело,
и рекой лилось
наслаждение. Сладость
дарила баба на завалинке милому своему,
но не суженому, - тому,
кто украдкой брал малину да яблоки,
вливая молочные реки в хозяйкины берега.
А хозяин на вилы вздымал стога,
да поля топтал в белый зной
от пшеничной зари до кисельного до захода,
и косой ходил по созревшим всходам.
Но не знал хозяин, что в его стогах
прорастают в распаханной ниве чужие всходы,
что удобрена семенем борозда, и к зиме
обозначена ей страда.
До того, как олень замочил рога
и остыли нагретые летом воды,
аист бросил лягушку в пустой дымоход,
и узнала хозяйка, что зреет плод,
и порадовать этим решила мужа,
что и пашет, и сеет, и резво жнёт,
но на плечи давно, словно Божий гнёт,
опустилась печаль, ведь не мог зачать
продолжателя рода.
Уж четыре года
да полгода с лишком – жена пуста,
хоть упруги груди, округлы бёдра,
сладки уста... -
а всё нет приплода.
Вот и бросил аист, улетающий зимовать,
счастье женское на хозяйкину на кровать.
 
…Скоро, долго ли шла в тот год зима,
да дошла, кудесница, нанесла сполна.
Тяжела хозяйка, и спина больна –
засиделась, глупая, у окна.
Всё глядела: не мелькнёт ли милый,
гаданьем суженный. Засиделась, слёзная,
и слегла простуженной.
И в бреду открыла мужу, от кого приплод,
и кого она летом днями ждёт.
 
В полночь выстлал хозяин соломой сани
да супругу отнёс на них в платке-сарафане.
Ножки суженной нарядил в расписные валенки,
что латала она по утрам на завалинке, летом,
провожая мужа на работу в поле…
«Как трудилось легко! А случилось горе –
принесла в подоле родная кровинка чужую.
Ну и я дай в поля провожу её. В те поля,
где не сыщет она соловья ль своего, иль сокола,
потому как кувшин греха расплескала до срока с ним».
 
И скрипели в ту ночь Рождества, уезжая, сани,
и лежала на сене хворая в платке-сарафане. Только
чудились ей не снега, не поля, и не пашни,
а тепло крепких рук, милый друг и очаг домашний.

Проголосовали