Позади – выщербленная взрывом Арсенальская стена. Ни огонька вокруг. Адель бесшумно шла ночью вниз вдоль монастырских корпусов. Вот монашеский сад, за поворотом - древняя церковка и рядом другая стена, уводящая в сторону Днепра. Повеяло уютом и миром на фоне разбитого старого города!

А вот и дверь – прямо в стене! Здесь прибрано – кто-то живет! Адель постучала, бряцая чугунной подковообразной ручкой по кованой двери - глухо. «Если кто-то есть, то меня не ждет»,- Адель присела. Уставшая, одинокая, измученная душа готова вслед за телом опуститься на корточки… Нет, не на колени – на корточки.

Послышались шаги. Кто-то в темной длинной одежде постучал: «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй нас». Ответа не было. Адель приподнялась и услышала снова те же слова, пытаясь разглядеть пришельца. Это не молодой человек, сутулившийся, насколько было видно при свете месяца над тенями шапок цветущих каштанов. Он еще раз повторил - прозвучало приглушенное «Аминь». Дверь отворилась. Огромные каменные ступени вели вниз, к далекому свету. В полумраке горела свеча. Одинокая. Мерцающая. И не гасла!

Фигура в черном балахоне приостановилась и обернулась. Лица не видно – затеняли белая борода и усы, над глазами нависал капюшон. Внизу черного балахона - череп и скрещенные кости. «Смерть!»-пронеслось в ее сознании.

- Ты боишься смерти? – послышался голос, отдающий эхом в подземелье.

- Я хочу выжить!- крикнула ее душа. «Выжить! Выжить!»- повторило эхо.

- Это нелегко,- прозвучал ответ, озаренный эхом.

- Нелегко - не значит «невозможно»! – вскрикнула ее душа и эхо в полумраке.

- Человеку невозможно, но возможно Богу. Ты веришь?- спросил голос.

- Да! Если существует много зла, значит, есть где-то много добра!

- Верующий в Меня если умрет – оживет…

- Мама заставляла Евангелие читать. Но она умерла!

- Не умерла, а в вечности! Видела ее во сне? Закрыты глаза – видит душа! Почему ты путаешь длительность с вечностью, видимость – с реальностью? «Умирать» - от слова «мир»!

«Мир! Мир!» - настойчиво звучало эхо в подземелье. Пламя свечи дрогнуло, но не погасло. Казалось, весь мир дрогнул! И те каштаны, над которыми днем кружат шмели, а ночью – лунный свет, и Арсенальская стена, и маленькие дворики, и офицерское кладбище над Днепром…

Вдруг в пещере запахли хлебцы… свежие! Наверное, вкусные! Как они тут сохранились? Адель протянула руку… она в крови! Вытереть нечем. Стыдно… Ударила лицом в грязь!

- Лучше ударить лицом в грязь, чем ножом в спину,- услышала в ответ. - Кровь омывается слезами покаяния!

- Я выплакала их. Что же делать?

- В твоем сердце война. Если есть ненависть – война бесконечна. Нет победителей, только побежденные. Побеждают не ненавистью, а любовью! Любовь не умирает, не погибает, а побеждает!

-Посмотри на ноги,- продолжал голос. Нет, крови на них не было - лишь пыль и грязь, собранные по дороге через кладбище по Днепровским склонам.

- Чем больше ходишь по земле, тем больше грязи собираешь. Душа рождена Небом, но тело ходит по земле, пока ты живешь, собираешь грязь – свою и чужую. Как с ботинок смываешь всю грязь, не разбираешь, где – своя, где – чужая, так покаяние смывает не только личные грехи!

- Это трусость? – спросила Адель.

- Герой – не тот, кто вовремя жмет курок, а тот, кто стоит на пути летящих пуль, смотрит в лицо смерти, его душа чиста, руки, кстати, тоже. Для этого надо повернуться спиной к жизни, иначе ты трус, даже если с «героизмом» у тебя «в порядке». Но даже если ты повернешься лицом к «жизни», это не гарантия «взаимности».

- Если выживу, готова каяться! – упрямилась Адель. «Каяться… каяться…»- разлилось эхо по всей пещере. Свеча, казалось, горела еще ярче! И зачем ей месяц? Туч здесь нет – есть свет мира и покаяния!

- Ставишь Господу условия? – прозвучал голос.

- Простите, -сквозь слезы она увидела белых ангелов на темной одежде пришельца. Затем услышала слова, наполняющие душу умиротворением:

«Господь и Бог наш Иисус Христос благодатию щедротами Своего человеколюбия да простит, чадо Аглаида, вся согрешения твоя…»