Хлынули потоки небывалого в суровые девяностые… Не только разгулом преступности, новыми русскими в малиновых пиджаках, мешковатых кожаных куртках запомнилось это время. В закрытые города и зажатые сердца без стука врывались перемены. Кто с опаской и недоверием, кто с восторгом и замиранием – встречали мы невиданное, незнамое…

И учились улыбаться незнакомцам. Старушки за семьдесят надевали шорты. Доступное масло Rama «с натуральным вкусом и цветом» (после стометровых очередей за нашим крестьянским) устремилось на столы россиян, которые как-то совершенно неожиданно перестали быть товарищами и гражданами.

За год до развала Союза, сестра моя, третьекурсница, побывала в Штатах. Не в социалистических Болгарии-Польше-Чехии, а в Штатах! По программе вузовского обмена. Сначала их семнадцати студентам и трем преподавателям показали красоты и вузы нашего края, потом они поехали туда – трое будущих педагогов и семнадцать взрослых – два преподавателя и группа бизнесменов, предпринимателей, спонсирующих многое здесь и налаживающих связи, просящих гуманитарную помощь там...

Ну, да ладно, не суть. Радости сестры не было предела, когда, угощая нас марсами и сникерсами, взахлёб рассказывала она о том, как, не зная английского, говорила с новыми друзьями. Как вообще здорово это – общаться, не зная языка, и видеть, что все мы, люди, очень близки, похожи и легко способны понимать друг друга с полу…тона, жеста, взгляда.

Событие это не забывалось, часто обсуждалось – и фотографии, на которых яркость и сочность цвета зашкаливала, остались, и догоняло нас не один год многое из того, что узнала и увидела она в той поездке…

Галине приходили письма, где адрес на конверте был написан ее рукой. А я не могла понять, как это возможно. И что такое ксерокс: копирка – да, ксерокс, сканер – нет. Шмотки, привезенные оттуда, лишь спустя несколько лет стали появляться в наших магазинах и на рынках. Реклама в телевизоре поселилась и вела себя всё назойливее, а она некоторые ролики узнавала и говорила, что там её ещё больше. Иногда употребляла в речи английские слова и выражения, что нам, учившим в школе немецкий, нравилось, и мы тоже начинали говорить «сорри», «экскьюзми»…

Покупая однажды билеты на железнодорожном вокзале областного центра, она обратила внимание на двух японцев или китайцев – тоже еще какая редкость в то время в закрытом при Союзе городе! Они не могли не то с расписанием, не то с кассами разобраться. Помогла, а то как же! И опять – нет границ, все люди братья…

Прошло лет пять-шесть. Мне так и не довелось побывать за границей – ни в кап-, ни в соцстране… Но однажды я сполна ощутила «радость общения с иностранцем», почувствовала эти восторги сестры.

Как-то, будучи у нее в гостях, решила сходить до ближайшего киоска за йогуртом для сыновей – мы уже стали мамами. Дети любили йогурт «Фруктегут». В своем детстве мы ни слова, ни продукта такого не знали, а тут опять же – хлынуло.

Немецкие йогурты Mertinger fruchtegut были, наверное, самыми вкусными и пользовались спросом, на слуху был рекламный ролик: «Mertinger fruchtegut - самое хорошее из Баварии». Этот слоган, как и многие другие, благодаря вездесущей рекламе, дети знали наизусть, как, впрочем, и взрослые.

Было утро. Не было народу. И хорошо!

Я подошла к киоску, осмотрела выставленные за стеклом товары, нашла нужный мне продукт и… забыла, что это такое! Почти навсегда. Силюсь вспомнить – безуспешно!

А средних лет продавщица уже смотрит на меня и готова обслужить. Делаю вид, что не замечаю, выбираю пока.

В голове напрочь стерто, как оно называется, и только сынкин голос звенит игриво: «Mertinger fruchtegut - самое хорошее из Баварии»…

А она следит! За глазами моими, движениями…

Немного ещё потопталась, поприглядывалась. Хоть бы подошел покупатель какой, думаю… Может, тоже купил бы. Никого.

Слово нужное, как мозги за границу, безвозвратно утекло.

И тут мы встретились взглядами.

Вопросительно посмотрев, она спросила:

- Что для вас?

Я отвела глаза. Хоть тресни, не знаю, что для нас!

Женщина широко улыбнулась, и я решилась.

Пальчиком стучу по витрине и говорю:

- Mertinger…

- Что? Что вам?

- Mertinger, – неуверенно повторила я.

Она не поняла, конечно же, стала смотреть, куда я показываю, прислоняясь головой к стеклу, стараясь взглянуть на вывески и ценники с моей стороны.

Тщетно пытаясь вспомнить слово, снова постучала я пальчиком по стеклу…

- Fruchtegut, – почти безнадежно сорвалось у меня.

Становилось немного стыдно…

Продавец смотрела то на меня, то на витрину и, казалось, тоже начала расстраиваться.

- Fruchtegut, – повторила я.

Как-то, к счастью, удержалась и не произнесла дальнейшее, почти срывающееся с языка «самое хорошее из Баварии»…

После этого хозяйка киоска на мгновение как-то странно глянула на меня, на заморские вкусности, и в глазах ее засияла радость! Та самая, Галькина радость, от общения с американцами-японцами-китайцами, от преодоления языкового барьера при помощи улыбок, жестов и интуиции…

- Йогурт! Вам йогурт! Какой? – она поспешно доставала мне разные упаковки, словно успокаивала.

Молча, указывая рукой на нужные, нелепо улыбалась я в ответ на ее доброжелательность…

- А сколько вам?

Я снова отвечала жестами, теперь уже боясь произнести любое русское слово. Её искренний восторг помогал сохранить глупую улыбку и расплатиться без лишних слов и ненужных вопросов. Готовая провалиться сквозь землю прямо сейчас, иностранкой с йогуртами в пакете, уходила я от киоска в сторону дома…

Зайдя в подъезд, уже не могла сдержаться от смеха. А через минуту мы с сестрой хохотали вместе. Хлынуло.