Я снюсь себе
Д.
Я снюсь себе в объятиях твоих,
и город за окном молчит, небрежен,
как снежный штиль, наброшенный на лик
фонарный; не в его живой мишени,
как в тихой заводи, так в звёздной шелухе,
«мы только память о чужом грехе»
звучит отчётливей. Во сне, в чужом дому,
я мира не открою никому,
не насмешу, что мы-де, существуем.
Пусть всё здесь продлевается, как есть:
огрызок сквера; снеговая взвесь;
дыхание, щекочущее шею;
слова сквозь сон; касание бедра;
стиха катание ‒ метание ядра
голубоокой, ясельной планеты.
Дыхание на судорожный вздох
срываясь, отодвинет горизонт,
погасит светоч: первую, шестую?
Пока я просыпаюсь, всё умрёт.
Утонет в полуобмороке вод,
в околодневном сумраке забьётся.
Как рыба в ледяную чешую,
как птица в золотую мишуру,
воткнётся сердце и перевернётся.
Мир забывает выдохнуть, спастись,
деревенеет мерно нежен, медлен,
и время подбирается к шести,
секундной боли отслужив молебен.
Весь воздух чист и утренность легка,
как эта память о твоих руках.
