В Третьяковке
Весенний лунный луч проник в окно,
Замешкался, присев на раму ловко,
И высветил живое полотно
В пустынном, гулком зале Третьяковки.
Зернистый снег потрогал: “Ну, дела!”
Картина без особенных изысков:
Заборы, дом, церквушка у села,
Грачи и лужи. Луч ещё порыскал
И замер от испуга. У холста
Стоял старик согбенный в мятой шляпе.
Покачиваясь, что-то бормотал
Под тихий шум весенних редких капель.
“Ведь я бы мог другой придумать лес
И высохшее русло сделать ложем
Разлившейся реки. В противовес
Канонам Академии художеств
Писал реалистический пейзаж
И стал “певцом обычной русской грязи”.
Такое разве выгодно продашь?
А мог быть при дворе. И метить в князи”.
Белёсый призрак долго говорил,
Про блики света, льдинки в талых лужах -
Высокий неухоженный старик,
Когда-то ставший обществу ненужным.
И бросив напоследок беглый взгляд
Из-под широкополой шляпы старой,
Сказал: “Грачи над гнёздами галдят.
Весна, однако.” И ушёл устало.
Шаги затихли, но с тех пор в ночи
Слышнее и слышнее с каждым разом
Кричат неугомонные грачи,
Которым дал бессмертие Саврасов.
