Очень давно, когда Земля еще была круглой и мой мир был ограничен стенами двух небольших беленных известью домиков, серым забором и голубым небом, жили в этом мире двое: я и Сильва. Я был человеческим существом пяти лет от роду, а Сильва была собакой, взрослой собакой. Так вот, этот маленький мир – наш дворик - принадлежал нам двоим: мне и Сильве.

Сильва была огромной! Я мог бы свободно сидеть у нее на спине, как на лошади! Но мне было запрещено строго-настрого приближаться к ней, так как она, как говорили родители и как утверждала моя бабка, обязательно разорвала бы меня на куски... Сильва действительно была очень свирепой и никого, кроме своего хозяина деда Семена, к себе не подпускала. А повод для того, чтобы быть злой, у Сильвы был. Она всю жизнь сидела на цепи, и поэтому, даже тот мир, который назывался двором, и который, она так старательно охраняла, был большей частью, вне ее досягаемости. Я же не был ограничен, и все, куда цепь не позволяла Сильве дотянуться, было моим законным владением.

Мы оба смертельно скучали. Но мое положение было значительно лучше: во-первых, у меня было больше пространства, а во-вторых, у меня было несколько резиновых мячей разного размера. Порой мы с Сильвой долго смотрели друг на друга, и в это время каждый мечтал побывать на территории другого.

Все решает первый шаг! Было страшно, но не того я боялся, что собака меня укусит. Я просто еще не знал, что это такое. Меня еще никогда собака не кусала. А страшно было то, что я нарушу родительский запрет и подойду к Сильве, и за это буду строго наказан. Что такое быть наказанным, я знал...

Я покатил к ней мой мячик, и она в него вцепилась и тут же порвала. Я кинул ей другой и третий. Повозившись с ними, она вскоре потеряла к мячам всякий интерес. И тут меня осенило: ''Мячик случайно укатился к собаке, и я только хочу его достать...'' Шаг! Я пересёк границу... Сильва лежала как будто не замечая диверсанта... Еще шаг, еще, и я был уже в метре от неё; она не шевелилась и только переводила взгляд с меня на двери дома и обратно. Я присел на корточки рядом с ней, протянул руку и коснулся ее спины, потом погладил ее по голове. Первый раз в жизни я гладил собаку! Это было ошеломляющее, ни с чем не сравнимое ощущение радости! Она лизнула мою руку, затем лицо, и мы оба поняли, что мир стал больше, одиночество кончилось.

Но одиночество было не единственной проблемой, от которой меня избавила Сильва. Она избавила меня от необходимости запихивать себе в рот все то, чем меня пичкали родители. Стоило только выйти во двор с ненавистным бутербродом, как он тут же исчезал в ее пасти, а я, в свою очередь, приводил Сильву в полный восторг, прогоняя горляшек с недоступной для нее части двора.

Как-то раз случилось, что ни родителей, ни соседей не было дома. Я наслаждался возможностью быть рядом с Сильвой и гладил ее не переставая. И тут я заметил, что ошейник на ней устроен точно так же, как пряжка на отцовском ремне... В следующую секунду счастливая Сильва носилась и скакала по всему двору! Я звал ее, уговаривал, но все было напрасно - она не хотела вернуться и снова оказаться на цепи.

Взрослые появились как-то все сразу, и соседи бросились ловить Сильву, а родители, конечно, кинулись ко мне. Никто не мог поверить в то, что я не растерзан, не покусан, только очень испуган, и конечно, объяснялось это тем, что меня испугала собака...Как оказался расстёгнутым ошейник, никто понять не мог, а Сильва умела молчать... Через несколько дней происшествие было забыто, и все пошло, как и прежде, и наши тайные отношения с Сильвой с каждым днем доставляли нам все большую радость.

Как-то, скормив Сильве пару говяжьих котлет, я не удержался и наградил ее свободой за готовность мне помочь... На этот раз все закончилось скверно. Моя бабка смотрела в окно и видела, как я скармливаю свои котлеты и как расстёгиваю собачий ошейник... Был огромный скандал! Я был наказан и несколько дней не гулял вообще, а затем прогулки продолжились, но уже под присмотром бабки. К Сильве я подходить уже не мог.

Я и до этого не любил бабку, а уж теперь ее просто возненавидел. Много раз, уже будучи взрослым, я с удивлением думал о том, как правильно и тонко мы оба - я и Сильва - чувствовали в бабке что-то подлое, темное, злое. Даже сейчас, когда я сам уже имею внучку, и бабка моя давно умерла, я не могу найти в своей душе и тени доброго чувства к ней.

Вскоре мы переехали на новую квартиру. Сильву я больше никогда не видел. Мне исполнилось шесть лет, и я уже не помню, то ли на мой день рожденья, то ли на новоселье, к нам пришли наши бывшие соседи, хозяева Сильвы, и сообщили, что Сильва исчезла, убежала, и больше не вернулась. Услышав это, мой отец сказал, что старые собаки всегда уходят, чтобы умереть в укромном месте. Но я знал, что Сильва ушла не умирать, просто она не могла больше быть одна.

Я вырос, стал взрослым, у меня было несколько собак, были собаки и у моих друзей. Порой собаки подбегают ко мне на улице... До сих пор, каждый раз, когда я глажу собаку, чувствую биение ее сердца и смотрю в ее глаза, я вижу глаза моей Сильвы, в которых светится радость от того, что мы вместе...