Май идёт к середине.

Ложбина

В пойме старой Нагары — Нагара прозрачна и зыбка.

Вечер тает, касаясь кармином и синью

Утлых лодок, что в сытных волнах пасутся.

Поминальная служба по душам пойманных рыбок

И молитва: все лодки должны вернуться,

В раздражённой Нагаре не сгинув.

 

Я — пленённая птица.

Стремиться

К свободе? Смеётесь? Из суровых кедровых волокон

Мой усё сплёл верёвку — смириться, смириться.

Горловое кольцо обвивает шею —

То целует тёмные перья, то душит жестоко.

Прутья клетки клюю, ни о чём не жалею:

Ветер, воля, полёт... Небылицы.

 

В низкой шапке пеньковой,

В лиловом

Кимоно, подсвеченном вечером, в юбке из рыжей соломы

Мой усё — он красив, мой рыбак, смел и ловок.

Мой рыбак зажигает огромный факел,

Вёсла воду ласкают, Нагара плещется томно...

Трудно крупную рыбу найти в полумраке —

Я стараюсь, смотрю. Я толковый.

 

Вижу. В воду —

В угоду

Рыбаку. Измождённые крылья и сильные руки.

Мне бы в стылое небо взлететь беззаботно.

Умереть. Умереть поскорей. Душит счастье.

...Да, любовь. Я десять веков торчу в паршивом Тануки,

Пью саке и молюсь — рыбак, возвращайся,

Задуши меня, дай мне свободу.

 

 

 

 

Более тысячи лет некоторые японские рыбаки (усё) ловят рыбу при помощи бакланов, соединенных с хозяевами прочными верёвками, сплетёнными из кедрового волокна.