Auto de fe
Auto de fe
…крик невидимой птицы, над крышами месяц бледен,
роем огненных бабочек в небе листва парит –
говорил мне старик, задыхаясь, в горячке бредя:
«будешь болен – сожги засыхающий сад внутри:
в сердце впившись корнями, он ранит нас, облетая –
и гниёт вместе с ним звук и свет, что в душе храним…
жечь мосты и дворцы – не всегда, не для всех хватает...»
он исчез поутру, я не знаю, что стало с ним
…много позже – я вспомнил совет, и тот свет холодный,
дрожь обмётанных губ, дух полыни и миндаля –
в сад войдя, чиркнул спичкой, и маслом плеснул на кроны:
в жар оделись стволы, и вздохнула, дымясь, земля
я смеялся в бреду, с ней повязанный пуповиной,
сбросив с тяжестью листьев и птиц, будто крест с плеча,
власть шаманского слуха и проклятый взгляд звериный,
и оплаченный кровью и мудростью дар молчать
боль пылала во мне, обращаясь в цветы и тайны,
криком плавила ночь; милосердная пустота
гарь и пепел укрыла холодным плащом хрустальным:
это был мой конец, и я знал, что всё будет так
…будто эхом в тумане: касание, дуновение…
отрицая покой, неподвижность и пустоту –
по-спартански упрямо, неуловимо для зрения,
на оплавленной пустоши сорные травы растут:
тянут руки в зенит, раздвигая золу ветвями,
наполняя бездумье дыханием колдовства…
…это правда, старик: говорит бывший пепел с нами,
и, огнём исцелённый, из слов воскресает сад
Солипсизм
Жгут июльские иды, и тени безбожно мало.
Духота Ганзаплаца, за ней – суета вокзала.
В электричке до Кранца едва не купил билет,
за хохочущей парой присел на сиденье с краю,
до зубовного скрежета влезть в разговор мечтая...
Вот же конченый дурень: прошло уже столько лет.
За окном жёлтой вспышкой проносится поле рапса.
Занырнуть бы в соцветья, как будто тебе семнадцать,
и не веришь, что в мире есть ужас, печаль и смерть…
Остановка – и ветер, ворвавшись в вагон, доносит
шум прибоя и пряную сладость сосен.
Наконец-то доехал. А мог бы как все – лететь.
По тропе – мимо пляжа. Народа, что пчёл на сотах.
Сосны рвутся с обрыва, как птицы. У горизонта –
вечный бой облаков и увенчанных пеной волн.
Рядом строгий старик, в парике, с чуть прозрачной кожей.
Говорит мне, что мёртвый никак распознать не сможет,
послежизнь – это явь, или глупый предсмертный сон.
«Поясню по-простому, на пальцах. Ты не в обиде?
Вот, допустим, ты призрак, живые тебя не видят,
и пылинки не сдвинешь, в песке не оставишь след…
Можешь чувствовать, мыслить... да хоть сочинять сонеты!
Объективно – без разницы для остальной планеты,
существуешь ты рядом хоть как-нибудь, или нет…»
Сто причин возразить. Только как же я стал безликим?
Силюсь вспомнить...
Но прошлое скрыто криком,
тьмой и россыпью бликов на кромках подмёрзших луж...
Те же боль и тревога о будущем – как когда-то.
Остаётся смотреть на море и спорить с Кантом,
есть ли вечный покой для всегда беспокойных душ.
