Ещё Пушкин жаловался: рифмы стесняют, даже видел будущее в белом стихе. "Пламень" тянет "камень". "Розы-слёзы-грозы-грёзы-морозы" -- клише. Но сейчас мы в том, как рифмовать, гораздо свободнее Пушкина. Вышло это очень постепенно.

Классику в рифме не забыли, не были легализованы рифмы из одного гласного, как в немецком: в русском это оказалось не нужно. Просто очень постепенно искались способы построения созвучий, которые были бы столь же богатыми по звучанию, но построенными уже иначе. Процесс шёл в нескольких направлениях, и ухо читателей шаг за шагом привыкало к изменениям. Ведь норма в рифме -- не раз навсегда заданный канон, а то, к чему наше ухо приучено предыдущим развитием поэзии.

1. Узаконивались малозначимые различия звучания в рифмуемых словах. Этот процесс завершился в Серебряном веке, дав множество новых рифм почти без ослабления созвучия. Этот вид рифм у нас теперь "в крови", без него уже трудно обходиться, мы слышим их как точные.

Двойное Н и одинарное ("медвяный -- деревянный"). Разные, но схожие безударные гласные ("расставаний -- диване").

2. Входили в обиход "серьёзных" жанров поэзии откровенные "трюки", которые нарабатывали сатирики и мастера эпиграммы.

Так, составные из нескольких слов рифмы поначалу применялись юмористами типа Минаева ("В ресторане ел суп сидя я, // Суп был сладок, как субсидия"), но уже у Маяковского стали нормой.

3. Шире стали применяться прямые неточности созвучия. И тут наш закон сохранения ("Схалявил -- напрягись!") сработал в полной мере. Ослабление созвучия частенько сопровождалось тем, что где-то появлялось новое созвучие. Иногда общее созвучие даже усиливалось.

Примеров много. И "олевение созвучия" (термин Брюсова) или "глубокая рифма" ("высыхали -- Сахаре", например, с "не тем" звуком, но с созвучием на всё слово). И рифмы с усечениями ("свежо -- чужой", а то и "слеза -- слезать"). И сближение твёрдых и мягких звуков. И многое другое.

Обо всём этом мы ещё поговорим.