Свинарник
Умереть совершенно необходимо. Пока мы живы, нам недостает смысла, а язык нашей жизни (с помощью которого мы выражаем себя и потому придаем ему столь большое значение) непереводим: это хаос возможностей, это непрерывный поиск связей и смыслов. Смерть молниеносно монтирует нашу жизнь, она отбирает самые важные ее моменты (на которые больше не могут повлиять никакие новые, противоречащие или не соответствующие им поступки) и выстраивает их в некую последовательность, превращая наше продолжающееся, изменчивое и неясное, а значит, и не поддающееся языковому описанию настоящее в завершенное, устойчивое, ясное и, значит, вполне описуемое языковыми средствами (в рамках Общей Семиотики) прошедшее. Жизнь может выразить нас только благодаря смерти.
Пьер Паоло Пазолини
Пьер Паоло Пазолини
СВИНАРНИК (1969)
Прекрасные библейские холмы, похожие на отвалы пустой породы возле угольных шахт Рура и рудников Лотарингии. Голубое небо вечности с её текучими, не имеющими формы белыми облаками. Юродивый юноша в живописных лохмотьях, насыщающийся любой, подвернувшейся под руку плотью – змея, бабочка, всё, что угодно, лишь бы не черная пыль или покрытый ржавыми разводами камень.
Дворец с зелёным ухоженным газоном и огромным прямоугольным бассейном, готовым принять в свои тёмные воды олимпийского чемпиона по плаванию брассом. Или баттерфляем. Или вольным стилем. Неважно. Лишь бы он был настоящим Чемпионом, а не разрядником ДОСОАФ со значком ГТО 2-й ступени.
Ветер проносится над средневековыми холмами, где юродивый примеряет кирасу, снятую с выбеленных солнцем костей скелета. И этот же ветер резвится на изумрудно-зелёных лужайках виллы, или замка, ставшего музеем, где те же самые доспехи стали украшением его залов, и где праздный потомок дожей или баронов окучивает такую же праздную наследницу итальянской или тевтонской знати с претензией на демократичность и революционность, изображая из себя …да нет, этот выродок даже не знает, что бы такое из себя изобразить, ибо к своим восемнадцати он, хозяин мiра, уже до тошноты пресыщен, и ему просто напросто скучно. И он пикируется с девицей, лишь бы только отвлечься от своей меланхолии. Это суженые, коим предписано обручиться. А по библейским холмам гуляет пикинер, а может ландскнехт, пехотинец в латных доспехах и с аркебузой – это Смерть, идущая дозором по своим угодьям… Беднота дохнет в своём бесправии, а господа, истекая салом, спорят о деталях проектов всеобщего благоденствия. Что было, то и есть, что есть, то и будет. Ветер…
Плебеи в знак протеста обоссывают Берлинскую стену. – Барон, мы непременно должны поучаствовать. – Сударыня, но Вы же дама! – По@уй, пусть думают, что я паж с длинными волосами, ведь я же похожа на мальчика? – Ну, …если Вам так угодно, только смените манто на плащ эксгибициониста. – А Вы? – У меня другие планы. – Вы что, хотите стать коммунистом? – Конечно, вот только закончу дела с покупкой баварских Motoren Werke. – А почему Вы в паланкине? – Здесь можно незаметно помочиться. – Барон, я всегда знала, что Вы поганый индивидуалист, и Ваша струя никогда не вольётся в поток мочи, который снесёт Берлинскую стену! – Детка, Вы так вульгарны. – Детка? Мне двадцать один, Юлиан, а Вам восемнадцать! – И что? Фи!... Вы просто enfant terrible, взбунтовавшийся против дворцового этикета. Давайте, прекратим препираться. – Согласна, ergo bibamus! (Папа Мартин IV, 1281-85). – Ergo bibamus! Плакать и страдать – скукотища, писать на Берлинскую стену – скукотища, и, кстати, это Вам семнадцать, а мне двадцать пять, и я закоренелый конформист-революционер …хватит трепаться, Ида, едем уже cсать на стену!
Паломники в белом на чёрном холме, юродивый с аркебузой на сыпучих отвалах. Ветер… Двое в пустыне мiра, Воин и Смерть. Кто из них должен умереть? Ну, конечно же, тот, кому снится его жизнь. Ты что, вступил в схватку со Смертью? Безумец, ты просто потерял голову! Ха-ха! Ха-ха-ха! Буквально потерял голову! Змея, бабочка, твоя плоть – ему всё равно, чем насыщаться… Многие знали тебя, но портрет, нарисованный твоей матерью, так же не похож на изображение, выполненное твоей невестой, как свинья не похожа на тигра, или орёл на медузу. Однако, и то, и другое – ты. Впрочем, твоё изваяние, созданное рукой Смерти, примирит всех разноголосых противников, ибо в нём твоя подлинная сущность. Ха-ха, потерял голову… Опять этот Ветер. Конкурент, возникающий ниоткуда. Плоть твоя сочна и нежна. Ветер уносит вдаль сладкий дым, напитавшийся её ароматом. Двадцать пять, ты был ещё так молод. И, кстати, твоя плоть сладка не только на вертеле, если ты меня понимаешь. Сало плавится, жир капает на угли, шипит, брызжет, щекочет алчные ноздри горьковатым благоуханием близкой сытости. Дерзкий ветер хватает свой оброк и носится с ним по холмам, взметая черные смерчи вулканической пыли. Смерть и Ветер совершают свою языческую тризну на библейских холмах, курящихся смрадными сернистыми дымами, тяжко вздыхающей под ними преисподней.
Ты не был послушным сыном, но не был и непослушным. Ты не был ни возражающим, ни покоряющимся. Ты хотел что-то делать, ничего не делая. Поэтому и Бог, не зная, как с тобой поступить, благословил тебя каталепсией, ты заживо умер, ты, умерев, продолжаешь жить. «Тако, яко обуморен еси, и ни тепл ни студен, изблевати тя от уст Моих имам. Зане глаголеши, яко богат есмь и обогатихся и ничтоже требую: и не веси, яко ты еси окаянен и беден, и нищь и слеп и наг».*
* * *
Сюжетные линии фильма разворачиваются на двух временных планах: современная Автору Европа, конкретно Германия, и средневековая, почти аллегорическая (а точнее, именно аллегорическая, избавленная от исторических привязок) Италия. Политические и социальные аллюзии на злобу дня, исполненные сарказма, сегодняшним зрителем не читаются без специальных пояснений или постигаются интуитивно. Однако за 50 минувших лет эти аллюзии превратились в общечеловеческие метафоры, вполне доступные по своим вечным смыслам человеку любой эпохи. «Я ненавижу власть и деньги, – сказал бы современный поэт, – когда они в чужих руках».
Если ты, обладая властью и деньгами, как средствами и возможностями, позволяешь мiру превращаться в свинарник, то, рано или поздно, он поглотит тебя, а если не тебя, то, – и это во сто крат горше и страшнее, – твоих детей. Бог выдаст, и свинья съест. Бремя белого человека, понятое как привилегия и глубоко проигнорированное как ответственность**, обращается в третьем, пятом или седмижды седьмом колене в комплекс вины, в умопомрачение (перверсию, если быть точным), бросающее измождённую уже в самой цветущей юности душу под свиные копыта на съедение бессловесной твари, так что «не останется от наследника твоего даже пуговицы». Всё возвращается на круги свои. Легион демонов, изгнанных из бесноватого, вселился в свиное стадо (числом 2000), бросившееся в Геннисаретское море. Свиньи утопли, а неприкаянные бесы скитались, пока не нашли себе пристанище в душеповреждённом юноше (Юлиане) и, принудив его стать свиным кормом, снова вернулись в своё полученное от Бога жилище.
"Свинарник" - это и политическая сатира на лицемерное и разобщённое до утраты человечности западное общество, и притча, вбирающая в себя вечные темы людских страстей и пороков, и зеркало персональных душевных состояний нашего праздного и извращённого современника. Паоло Пазолини - идейный коммунист, впитавший в себя культурное наследие Европы, и потому, как художник, в манифестации своих взглядов использующий все средства своего исторического багажа. Убеждённость и убедительность Пазолини как этической личности и как создателя художественной реальности, может быть, главное достоинство картины. Усложнённая художественная образность, затрудняющая понимание идейного замысла режиссёра, смешение реалий текущего дня и атрибутики аллегорического повествования не становится минусом этой работы, но по мере удаления фильма в прошлое, как бы выносит его за скобки времени.
* * *
PS. Вот ещё что подумалось. Почему молодые "организмы" пренебрегают опытом прошлого, чужим опытом? М.б. это назидание становится для них раздражающим свидетельством их собственной не уникальности? А ведь в юности - всё в первый раз, всё с чистого листа. И уж вовсе не хочется знать, что всё, что с тобой происходит, уже случалось в этом мiре миллиард миллиардов раз. Поэтому, весь прошлый чужой опыт "мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый..." Новое пытается отрицать старое именно потому, что не хочет признавать себя его повторением - клоном, напялившим на себя другие джинсы. Наверное, эта социальная амнезия просто необходима как средство предохранения новых организмов от уныния, от утраты интереса к жизни, в которой под пеной "новизны" киснет суицидальная мудрость "что было, то и есть, что есть, то и будет" - убийственный демотиватор инициативы и деятельного интереса. Так что пусть забывают "неудобное, неугодное, пугающее, а быстрее прочего - назидательное", пусть танцуют на граблях и в три слоя набивают шишки по всей поверхности головы и всех прочих членов и органов - это их жизнь. (Попытался припомнить свои пубертатные переживания, постижения и мiроощущения. Жутко меня угнетала мысль о том, что всё уже без числа было, а особенно то, что и эти мысли, и эти переживания тоже)))
__________________
*) Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: "я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды"; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг. Откр. 3:16-17
**) Уж если Бог обязал таким долгом Белого Человека по отношению к дикарю, то неужели не спросит с него за презрение к соплеменнику?
Take up the White Man's burden
- Send forth the best ye breed
- Go, bind your sons to exile
To serve your captives' need;
To wait, in heavy harness,
On fluttered folk and wild
- Your new-caught sullen peoples,
Half devil and half child.
(by Rudyard Kipling)
Твой жребий - Бремя Белых!
Как в изгнанье, пошли
Своих сыновей на службу
Темным сынам земли;
На каторжную работу
- Нету ее лютей,
- Править тупой толпою
То дьяволов, то детей.