"Призраки" - Чак Паланик (#культур_егерь )

Знаете, что такое Ящик с Кошмарами? Не знаете? Рассказать? Это название небольшого рассказа внутри романа. А ещё - это такая маленькая деревянная Коробочка на подставке-треноге как для фотоаппарата. Коробочка полностью закрыта, а в переднюю косо срезанную стенку вставлен дверной глазок. Ящик сделан так, чтобы смотреть в него можно было только левым глазом, и сильно наклоняясь вперёд. Левым, потому что с ним связано правое полушарие мозга, отвечающее за интуицию, воображение и шестое чувство, не ограниченное пространственно-временными параметрами и законами чувственного космоса. А сильно наклоняться следует, просто чтобы плотнее прижаться к окуляру. Ящик пуст, тёмен и мерно тикает – Знающие Люди говорят, что это в нём работает генератор случайных временных интервалов. Что? Где он там расположен, если Ящик пуст? А я почём знаю, может, он вообще в параллельной вселенной, этот генератор, а здесь только его тиканье, ну, как улыбка Чеширского Кота. Так вот, когда Ящик перестаёт тикать, тогда и надо в него смотреть и нажимать на рычажок. Разве я не сказал? У него есть рычажок и две ручки по бокам, чтобы держаться, когда наклонишься и заглянешь. Приникнув к глазку и нажав на рычаг, ты кое-что увидишь, и после этого Ящик снова начнёт тикать. Каждый видит своё, но это всегда одно и то же. Скажете, так не бывает!? А я отвечу: ещё как бывает! Вот, например, смотрим мы с вами на облако или таращимся на чортову кляксу чортова Роршаха. Облако и клякса одни и те же, а каждый видит в них своё, сокровенное. Не то, что захочет, или, скажем, сумеет вообразить, а то, что не может не увидеть, то, что воображение, хоть ты себя за локоть кусай и глаза пластырем заклей, будет упорно рисовать твоему внутреннему взору. Вот так и с Ящиком. Каждому привидится нечто особенное, показанное Ящиком всего однажды и только для него. Нечто, осуществляющее ожидание персонального кошмара. А потом он отходит от Ящика и понимает, что кошмар – не в этой деревянной Коробке, а у него в голове и во всём этом съехавшем с рельс мiре, который несётся в пропасть, и где творится под видом обыденности и общепринятой нормы такая мерзость, какой и черти в аду не смогли бы придумать. Потому что, заглянув в тёмную пустоту Ящика, он прозревает и начинает видеть и этот мiр, и себя в нём – всё, как оно есть, ибо в той пустой и тёмной Коробке ему показали, как оно должно было быть. А осознав, что этот мiр и есть ящик с Кошмарами, и он это ВИДИТ, и перестать это ВИДЕТЬ не может, бедняга больше уже не в состоянии тут оставаться и продолжать жить как все. И он исчезает. Его душа, как голубь, натренированный всегда возвращаться домой, вылетает из клетки тела и устремляется к своему Истинному Жилищу, а его прежняя плотская хижина быстро и эффективно утилизируется отвергнутой им средой обитания, которая ещё несколько мгновений назад казалась ему его единственно возможной, желанной и, несмотря на все её ужасы, вполне приемлемой жизнью. Я не говорю, что тело бедолаги обязательно умирает, нет, но только душе до этого тела больше нет никакого дела. Отныне оно для прозревшей души как аэровокзал для транзитного пассажира – индифферентно. Просто предмет того мiра, который вдруг потерял свою уникальность и привлекательность, став тем, чем он по своей сути и являлся с самого начала – интернатом, инкубатором, каким-то необходимым, но скучным местом ожидания перехода к подлинной Жизни. Хуже того, в сравнении с увиденной лишь на мгновение Подлинностью, он, этот мiр оказался не просто скучным, но мрачным, гнусным, омерзительным местом, ибо многие происходящие в нём вещи, до этого представлявшиеся его необходимыми атрибутами, оказались попросту отвратительными, жестокими, садистскими аттракционами, измысленными какими-то властными умами и навязанными всем прочим как неизбежное зло, как законное явление, с которым приходится мириться за неимением выбора. Ну, вот, теперь вы знаете, что такое Ящик с Кошмарами, – это наш мiр и мы сами, - а получив столь ценную информацию для размышлений, попробуйте угадать, почему роман называется «Призраки»? Ладно, не напрягайтесь, вопрос риторический: кому же и обитать в Ящике с Кошмарами, как не призракам, и это все персонажи рассказанной нам патологически мрачной истории, и все эти, так сказать, люди – плоть от плоти и кость от кости нашей, это мы сами в тех условиях, которые нам не довелось, и дай Бог никогда не придётся, испытать. Это мы и есть. Мы – Ящик с Кошмарами. Неприятно, правда? Потому что Правда, если она о нас, почти всегда неприятна. А уж если это блюдо подаёт нам мэтр Паланик, то будьте благонадёжны, вас стошнит, и будет тошнить в продолжение всей этой горькой, но лекарственной трапезы. Потому что Чак говорит о том, о чём даже безлимитно циничные французы стараются не упоминать не только в светском парижском обществе, но и в грязном марсельском борделе. И не думайте, даже не пытайтесь думать, что Чак развлекается пошлым эпатажем. Никогда! Никакими грязными и мерзкими струпьями и гнойными нарывами человеческого существования он не живописует ради наших глупых охов и ахов, ради нашего смущения и отвращения, ради оваций его дерзости и смелости, ибо этим г...м кормить почтенную публику и без него желающих предостаточно было, есть и будет. Чак же с кровью отдирает от нас личину нашего ханжества, ороговелости и мозоли нашего скорбного нечувствия, с которыми по вся дни нашего убогого жительства окунаемся в выгребную яму собственной души, ни мало не конфузясь и ни единым нервом не содрогаясь от давно ставшего привычным смрада, источаемого чувствами нашего низменно страстного сердца и мыслями омраченного злом мiра и собственной гордыни ума. Роман сконструирован так: основной сюжет – это опоросившаяся свинья, к титькам которой присосалась дюжина боковых сюжетных ветвей её поросячьего помёта. Помёт в данном случае следует понимать в обоих его значениях: и приплод, и испражнение. Основная сюжетная фабула – это повествование о мытарствах ограниченного (как в детективах Агаты Кристи) числа персонажей, запертых, точнее замурованных в здании заброшенного театра, куда их заманили на якобы писательский семинар. А сюжетные поросята – это истории каждого из этих страдальцев. Их личные жизненные истории. А понеже яблоко от яблони недалече падает, то и свинство боковых сюжетных ветвей вполне достойно соперничает в мерзости со свиноматкой главной коллизии. И почему же, спросите вы, этот благоуханный «золотой обоз», бочка за бочкой выливающий своё ассенизационное содержимое в мозги безвинного читателя, не есть эпатаж? Да потому, что в этом, последнем случае вас просто бьют по мордасам обгаженными щенками, о самочувствии коих у экзекутора не наблюдается ни малейшей обеспокоенности. В нашей же донной истории со всеми её кустовыми личными филиалами огромное обнажённое сердце Чака приемлет в свою сострадательную утробу каждую до наираспоследней подлой душонки его отвратительных персонажей. А поскольку он уже содрал с нас носорожью шкуру нашего ханжества и лицемерной благопристойности, то и нам невозможно более оставаться непричастными к состраданию этим мизераблям. Да и себя мы в своей освежёванной совести уже не видим белыми и пушистыми, но все те зловонные миазмы, коими смердят их душевные подвалы, находят и в наших расковырянных и высвеченных бескомпромиссной Чаковой Правдой тайниках собственные сероводородные источники. А это, как я и предупреждал, крайне неприятно, или даже болезненно и постыдно, вроде выдавливания чирья в непотребном месте. В оздоровительном же смысле совершенно, однако, необходимо. Итак, никаких резиновых сапог и перчаток, ОЗК и противогазов. Нагишом, с отверстыми ушами, ноздрями, глазами, ртом, умом и сердцем ныряем в эту грязевую ванну, в этот коллектор наших этических экскрементов и физиологических выделений, глубоко прочувствованно и искренне признав, что мы не просто причастны всей мерзости и злу сего мiра, но мы и есть сей мiр и по плоти, и по крови, и по страстям, и по греху, ибо без признания болезни нет и врачевания, а без врачевания нет исцеления. Аминь.