Операция "Ы", или попытка разбора стихотворения "Брейгель" автора Khelga

БРЕЙГЕЛЬ Khelga Питер Брейгель рисует шестнадцатый век: Холод, ветер, зима. Вызревающий снег. Угловатые Альпы, седая река. Далёких часовен гул, Лай голодных собак, скрип гружёных телег, Хрупкость серых деревьев, идущих след в след. Суматоха и смех молодого катка. Охотники на снегу: — Мы бродили полдня по окрестным лесам, Но добычей — всего лишь плутовка-лиса. Брейгель хмурится: пара штрихов там и тут, Сорока по веткам — скок. — Не шумите, пожалуйста. Дайте сказать. Отключите девайсы — зовут небеса. Усыпите на несколько нервных минут Вертлявую Firefoх. Говорит командир корабля, господа. За бортом минус триста — ветра, холода. В спинках кресел журналы — пошли по рукам? В журналах самая суть. Наш маршрут надваршавен, надпражен, над... да, Альпы тоже увидите сверху, когда Ваши бойкие дети заснут — ну и вам Придётся чуть-чуть вздремнуть. Застегните ремни на железный засов. Сок? Томатный? Весьма своевременный сок. Пилотажные петли наперегонки — Так много, Много Фигур. Белый след. Белый свет. Самолёт был таков. Брейгель ловит куски шебутных облаков. Питер-Пётр резвится: бросает снежки В охотников на снегу. Поздравляю мир с новым КорнейЧуковским. «Брейгель» - стих для детей, для семейного чтения. Киндеры не идиоты. С ними можно и нужно говорить о сложном. И говорить вот таким языком. С языка и начну. Большой плюс автора – стилистика. Khelga не объясняет, а показывает. Впрочем, как иначе, если это репортаж? В тексте – четыре строфы-октавы. Половина отдана «земле», половина – «небу». Читатель оказывается между ними. В каждом восьмистишии – две сцены, два катрена. Стих написан анапестом, но все катрены завершает клаузула с амфибрахием. События начинаются внизу – в Альпах (потом их можно разглядеть из самолёта) – и завершаются там же. Папа-Брейгель, мама-сорока и маленький Питер-Пётр, приземлившись, оказываются в картине 16-ого века. Теперь собственно препарирование стиха-репортажа. Первая строфа – ответ на вопрос «что-где-когда». Питер Брейгель рисует шестнадцатый век: Холод, ветер, зима. Вызревающий снег. Угловатые Альпы, седая река. Далёких часовен гул, Общий план. Панорама. Сцена заканчивается «гулом далёких часовен». И как же здорово перекликается 16 век с этими часовнями и подводит к следующей сцене. А связующее звено – звук. Едва различимый «гул» и чётко слышимый «лай». Камера приблизилась. Лай голодных собак, скрип гружёных телег, Хрупкость серых деревьев, идущих след в след. Суматоха и смех молодого катка. Охотники на снегу: Слышен не только лай, но ещё скрип телег и смех. Между этими резкими звуками – хрустальный, трогательный образ – хрупкие серые деревья, идущие след в след. Они привносят лиризм в отстранённость повествования. И по звуку – отличный переход: «скрип – хруп – смех». Где смех, там и речь. Микрофон – охотникам, и пошла вторая строфа: — Мы бродили полдня по окрестным лесам, Но добычей — всего лишь плутовка-лиса. Брейгель хмурится: пара штрихов там и тут, Сорока по веткам — скок. Охотники отчитались. Крупным планом – сосредоточенный Брейгель, он добавляет пару штрихов. Штрихи – ветки. На ветках – сорока. Сорока – это 1) репортёр, 2) птица – похожа на самолёт, 3) персонаж из «ладушки-ладушки, где были у бабушки» - та самая белобокая пернатая, что кашку варила и деток кормила – в общем, мама, или стюардесса. Тоже, как и репортёр – массовик-затейник: — Не шумите, пожалуйста. Дайте сказать. Отключите девайсы — зовут небеса. Усыпите на несколько нервных минут Вертлявую Firefoх. В этой сцене меняется место и время действия. Но связь между ними не теряется. У охотников – плутовка-лиса, у пассажиров - вертлявая Firefoх. От неё – к третьей строфе: Говорит командир корабля, господа. За бортом минус триста — ветра, холода. В спинках кресел журналы — пошли по рукам? В журналах самая суть. «Что-где-когда» №2 - отчёт командира корабля. Он тоже Бог-Брейгель, и как родитель, заботлив, сосредоточен. Наш маршрут надваршавен, надпражен, над... да, Альпы тоже увидите сверху, когда Ваши бойкие дети заснут — ну и вам Придётся чуть-чуть вздремнуть. Финальная строфа, первая сцена. Речь замедляется. Слова пассажиры воспринимают уже как сказку, колыбельную. Ритмика в четвёртой строке меняется: пассажиры от дремоты перешли в глубокий сон: Застегните ремни на железный засов. Сок? Томатный? Весьма своевременный сок. Пилотажные петли наперегонки — Так много, Много Фигур. Пилотажные петли возвращают читателя к охотникам на снегу, которые полдня бродили по запутанным звериным следам. Два века, два мира переплелись, как параллельные прямые в геометрии Лобачевского. Всё относительно. А белый цвет вмещает в себя много чего: Белый след. Белый свет. Самолёт был таков. Брейгель ловит куски шебутных облаков. Питер-Пётр резвится: бросает снежки В охотников на снегу. Концовка – светлая, лиричная, задорная. Игра в звуки и в смыслы. Слово, как снежок, летит в читателя – и попадает ему в сердце. И он понимает, что все времена, все миры – картина, самолёт и «наш общий дом – Земля» тесно слиты. И нельзя это единство нарушать. Пусть всегда будет Солнце, мама и маленький Питер-Пётр. Автор разглядел в картине Брейгеля след самолёта. Да что может быть лучше для детей, для развития фантазии. Если она, конечно, есть. Поэтому настаиваю: стих – детский.