ЭПОХА ЧУПАКАБРЫ

То, что хочу сказать, это своего рода изучение проблемы и предостережение человека, имеющего общечеловеческие представления о ценности поэзии, непрофессионала, но и не глупого обывателя. Их можно не принимать к сведению. Можно просто покрутить пальцем у виска, мол-де у чувака «кукуха поехала» примерно в том же направлении, что и у Михалкова. Мне все равно, что обо мне скажут или подумают. Делаю это ради моих излюбленных авторов сайта и талантливых людей, имеющих поэтические планы. Примерно полтора, два года назад я окончательно перестал писать стихи, т.к. нашел для себя другое увлечение, которое стало работой и также связано с творчеством. С единомышленниками создаю мир, в котором будет комфортно жить всем примкнувшим к «вольным каменщикам». Строим с чистого листа и подальше от цивилизации, забот много. Да, я понимаю, что это звучит несколько странно, однако это новое дело для меня не только серьезное, но и принципиальное, требующее пересмотра прежних подходов ко всему и в первую очередь к себе. Принцип новых подходов довольно прост и умещается в рациональное представление «Полезно ли это?». Простите, что немного перевел акцент на дела собственные, но я это сделал лишь потому, что дальнейшие рассуждения пойдут о пользе и вреде того, что на сайте называют поэзией. Читая комментарии мейнстримовских авторов, а так же людей причисляющих себя к литературным профессионалам очень часто можно обнаружить восклицание: «Это поэзия!». Примерно так было со стихом Виталия Корнева «йодом яблоко дышало щурил губы ананас…» в критической публикации Пилигриммма. Нет смысла углубляться в доводы сторон «за» и «против», кто желает, может пролистать альбом и найти соответствующую запись «Ищу критика», однако есть потребность получить ответ на самый главный вопрос: Должно ли поэтическое произведение приносить человеку пользу? Очевидно, что для человека разумного, все вещи в этом мире разделяются на вредные, нейтральные и полезные. Таким образом, если он хочет полноценно жить, соответственно будет отвергать вредное, принимать полезное и пользоваться нейтральным так, чтоб оно не вытесняло полезного. Не стоит, наверное, глубоко рассуждать о том, что архитектура приносит жизненно необходимую пользу, боевое искусство укрепляет дух и тело, искусство военного стратега обеспечивает выживаемость. Однако опрометчиво утверждать, что, то, что мы называем поэзией, однозначно в определении своей полезности. И если принимать написание стихов творчеством духовным, то в одном виде оно может влиять на укрепление духовных качеств, а в другом на их ослабление. *** Еще в глубокой древности было осознано единство добра (блага), истины (правды) и красоты (прекрасного). И не только Платон их ставит в один ряд. Если определить этику как область философии, в центре которой находится проблема различения добра и зла, блага и вреда, лжи и истины, а эстетику — как область философии, в центре которой находится проблема прекрасного, то именно это триединство (блага-истины-прекрасного) позволяет объединить этику и эстетику в некий дуумвират для характеристики искусства. Это единство было аксиомой для европейской мысли очень долго - от античности до эпохи Романтизма, от Сократа до Канта. Таким образом, до сравнительно недавнего времени, любой творческий продукт мог быть оценен как произведение искусства, если он выражал истину, приносил пользу и удовлетворял вкусу, т.е. был этичен и эстетичен. *** В период Новой истории возникло прогрессивное мнение, которое заключалось в том, что для произведения искусства не обязательна этическая сторона, главное эстетика. Такое мнение выразилось в концепциях «формализма», «искусство ради искусства» и «эстетизме». Суть формализма выражается в том, что художественная ценность произведения всецело зависит от его формы. Формализм противопоставляется реализму, где главный акцент делается на содержании. «Произведение, построенное на формализме как бы «самодостаточно», его можно представить как «продукт одноразового потребления»: прочитал – получил кратковременное удовольствие – забыл» пишет В. Катасонов в своей полемической заметке «Ангелы и демоны литературы». Кстати, там же он говорит о возникновении в Петрограде (1916г) общества по изучению поэтического языка (ОПОЯЗ) которое дало целое направление в филологии и искусствоведении. Члены общества выступали за «чистое искусство», т.е. сознательно акцентировали внимание на словесных формах поэтического произведения. «Русские формалисты занялись поиском законов эстетики. Для формализма характерны увлечение бессмысленной словестной игрой в стихе и звуковыми сочетаниями, затрудняющими понимание текста, замена, яркого, красочного, всем понятного языка искусственным «словотворчеством», выдумкой новых слов зачастую лишенных смысла. Формалисты интересуются в произведении не основной его мыслью, не духовным значением его, а лишь тем как оно «сделано»». Концепция формализма проросла из старшей доктрины - «искусство ради искусства». Корни этой идеи уходят в конец 18-го начало 19-го века. Она подчеркивала автономность искусства и рассматривала всякую озабоченность моралью, пользой, реализмом и дидактикой, как не имеющую отношения и даже вредную для художественных качеств произведения. И наконец, венцом концепции «искусство ради искусства» стало появившееся в конце 1860-х годов «эстетическое движение» или «эстетизм». Эстетизм также продвигал преобладание формы прекрасного над моралью. Эстетики отвергали воспитательную функцию произведений искусства и считали, что плоды художественного творчества нужны, прежде всего, для того, чтобы доставлять чувственное наслаждение. Принято считать что теория и практика эстетизма, если не родилась, то уж точно проявила себя преисполненной могущества в Англии 19-го века. Говорят, что невероятной популярностью пользовались воззрения идеолога и теоретика эстетизма, профессора Оксфорда Уолтера Патера. Они заключались в том, что жизнь - грубый и невыразительный материал. Искусство не должно заниматься его отражением, а должно создавать красоту, которой до сих пор в природе и жизни не было, люди могут копировать искусственную красоту, наполнять ею среду своего обитания, тем самым преобразуя первоначальную грубость жизни. Практическим венцом эстетизма стал еще один «птенец» Оксфорда, великий английский писатель Оскар Уайльд (1854 - 1900). Еще во время учебы в университете он становится «апостолом» красоты и эстетического обновления, заявляя, что поэт – «самый великий из художников, мастер формы, цвета, музыки, король и суверен жизни и всех искусств, разгадыватель их секретов». Оставим ненадолго Уайльда, поскольку основной Оскар впереди, а вернемся к вопросу пользы поэзии, опираясь на то, что существуют две основные концепции: «искусство ради блага, истины, красоты» и «искусство ради искусства». *** Уверен, что через 122 года со времени кончины Уайльда, внушительная часть современного поэтического сообщества выразит недоумение, дескать, с какой стати искусство вам чем-то обязано, искусство, мол-де, свободно по своей природе и сама постановка вопроса о полезности искусства некорректна. Но почему-то большинство из этих «свободных художников» не позволяют своим детям смотреть, слушать всяческих моргенштернов собирающих стадионы и десятки миллионов подписчиков. А чем концептуально отличается прежний подход от нынешнего? Ведь сама идея «искусства ради искусства» не предполагает морали, а раз её априори нет, то, соответственно, нет и этических мер, а сама форма свободна претерпевать какие угодно метаморфозы. «Свежий воздух» этого постлиберального явления стал следствием долгой «болезни за Корчного», а та, в свою очередь, следствием уничтожения большевиками свободы эстетизма, как вредного для общества явления. Не нужно быть особенно прозорливым, чтоб понять - животный инстинкт самосохранения радетелей «искусства ради искусства» реагирует на отсутствие этики. Природным образом, в основе любого искусства, любого произведения лежит мораль (нравственность). Готовясь к публикации я очень яростно искал сторонников среди классиков и великих деятелей искусства, мне казалось, что моя проблема восприятия современных поэтических творений находится в плоскости собственного невежества, однако же, как я рад был узнать, что ощущения мои резонируют со многими выдающимися мыслителями разных эпох. Среди переводов В.А. Жуковского имеется очень интересная работа известного немецкого писателя, профессора моральной философии и художественной литературы Иоганна Якоба Энгеля, наставника будущего короля Пруссии Фридриха III, под названием «О нравственной пользе поэзии». Вот одна цитата, которую я намеренно разделил на части: «Нравственность, известно нам, занимается не одною или некоторыми, но вообще всеми силами нашей натуры. Каждую из них рассматривает она в отношении к усовершенствованию целого существа нашего и все сии силы старается привести в ту гармонию, от которой необходимо зависит человеческое счастие; теория стихотворства, напротив, заключена в пределах гораздо теснейших. Поэзия действует на одни эстетические силы нашей души, следственно, и ее теория должна иметь отношение к одним только эстетическим силам. Предмет поэзии: чувственное совершенство, следовательно, и предметом ее теории должно быть сие же самое чувственное совершенство, изображаемое посредством языка, единственного орудия стихотворцев. Если ж наука сия займется не одним изящным, но будет обнимать в то же время и совершенства, не подлежащие чувству, или (если позволено говорить языком артиста) не составляющие образа, феномена: то удалится она от своего назначения и выступит за собственные свои пределы» Таким образом, Энгель во главу поэзии ставит нравственность, которой подчинены теория и предмет поэзии. Финальная часть цитаты выглядит следующим образом: «На стихотворно-прекрасное должно смотреть с той же точки зрения, как и на стихотворно-истинное. Рассудок, проницающий в сущность вещей и разбирающий следствия, употребляет в суждениях своих не тот масштаб, который употребляет чувство. Что нужды стихотворцу, действующему на одно воображение, если рассудок, по строгом разборе понятий, найдет вещи совсем не такими, какими представляются они воображению? Что нужды ему до противоречий логических, если они не ощутительны для чувства, если не иначе могут быть замечены, как с сильным и долговременным напряжением мыслящей силы?». А? Как вам? Ничего не напоминает? К огромному сожалению, я не могу позволить себе отразить всю широту поднятой темы в рамках альбомной публикации, поэтому мне приходится вырывать, на мой взгляд, главные мысли, касающиеся существа вопроса. И в таком узком пространстве я беру себе в союзники потрясающего Джона Рёскина непотопляемого броненосца, защитника идеи «искусства ради истины». В целом у меня сложилось твердое убеждение, что польза поэзии в нравственном воздействии на человеческую душу, в результате совершенно отпадает вопрос: обязательно ли поэзии быть нравственной? Поэзия всегда нравственна, иначе это не поэзия! Согласитесь, весьма неожиданный поворот для многих наших сочинителей, который способен перевернуть с головы на ноги все трендовые явления на сайте, да и не только на нем. Во всем этом выводе мне не хватало одного звена – глубокого определения человеческого вкуса, т.к. очень часто можно слышать от оппонентов, дескать, о вкусах не спорят, вкусовщина и т.п. Именно здесь мне и пришел на помощь Джон Рёскин: «Хороший вкус есть нравственное качество. Вкус не только часть или признак нравственного достоинства, это единственная нравственность. «Что ты любишь?» Вот первый и последний решающий вопрос, на который приходится отвечать всякому живому существу. Вовсе не безразлично и не произвольно мы любим одно и не любим другое; в этом заключается коренная функция всего нашего существа; сущность нашей природы определяется и выражается нашими вкусами. Развивать вкус у ребенка то же, что формировать его характер. Спросите себя относительно любого чувства, сильно овладевшего вами: может ли оно быть воспето поэтом, вдохновить его в положительном истинном смысле? Если да, то это благородное чувство. Если же оно воспето быть не может, или может быть воспето только в ироничном смысле, значит, это низкое чувство». Честно говоря, у меня не хватает смелости быть таким категоричным, как Джон, но приходит на память спор между мной и Чудновой Ириной под «Ищу критика» Пилигриммма, когда она назвала Поэзией стих Виталия Корнева «Два халата», а я ей отчаянно противоречил. В общем-то, получилось нечто такое: Она понимает, что я не понимаю, что в ее понимании поэзия, а я понимаю, что она не понимает, что я понимаю то, что в ее понимании поэзия. Какой-то эффект Даннинга-Крюгера, только не понятно у кого. А стих напомню: «йодом яблоко дышало щурил губы ананас мы рассматривали жалость снизошедшую на нас…» Ни в коем случае не пеняю автору, ибо ясно разумею ироничный и непритязательный подтекст стихотворения, все, от мала до велика, балуются такими погремушками, даже гении. Да, это стих, просто стих. Но с другой стороны, насколько же жалко (в сравнении) мы смотримся, называя тот или иной творческий продукт поэзией! Должен признаться, что финальная часть цитаты Рёскина, на меня произвела особенное впечатление: «То же происходит во всех областях искусства. Таким образом, с математической точностью, не допускающей никаких уклонений и никаких исключений, искусство страны, какое бы оно ни было, служит критерием ее нравственного состояния. Только критерием и возвышающим элементом; не причиной и не корнем. Вы не можете допеться и дописаться до того, чтобы сделаться хорошими людьми; вы должны быть хорошими людьми прежде, чем начнете петь и писать, и тогда звуки и краски дополнят все лучшее, что в вас есть». А ведь действительно, если взглянуть на вещи глазами Джона, то возникает представление, что в Русской поэзии всегда появлялись целые плеяды гениев, после великих войн и потрясений, когда нравственные чувства людей обострялись до своего пика. Неспроста страдание является частью искупления, а искупление высшей формой нравственности. И не глупы вовсе были большевики и коммунисты, которые напрочь отвергли концепцию формалистов и эстетов «искусство ради искусства». Они точно знали не только о роли поэзии в нравственном воздействии на душу человека, но и о том, что такое воздействие способно в высшей степени манифестировать дух в тяжелый и опасный момент. Трудно себе представить, чтобы в обществе эстетиков и формалистов могло появиться на свет «Вставай страна огромная!» и, несмотря на незатейливость стихотворной формы Лебедева-Кумача – это настоящая поэзия, непревзойденная поэзия в своем роде. Друзья, вероятно, пора закругляться и руки тянуться к вишенке, выраженной в тезисе: «Нравственная бедность приводит к гибели эстетизма» Однако же не подумайте, что концепция «искусство ради искусства» уже сложила руки в турне. Моралисты еще не вручили «Оскар» Уайльду, а праздношатающиеся эстеты и формалисты когда им не пишется - поют. Завсегдатай Поэмбука может безошибочно определить, что эта доктрина заняла доминирующее положение на сайте и не только на нем. Судьи профессиональных конкурсов, как правило, «заражены» этой концепцией, следствием чего формалисты определяют мейнстрим на литературных сайтах. Критические публикации, разборы произведений делаются с огромнейшим креном в эстетику формы, такое ощущение, что они безнадежно увязли в «прилипалках», «спайках», «созвучиях» и разгадках загадок авторов. Какое-то поголовное меряченье. Недавно в одной из дневниковых записей прошелся по ссылке на Стихи.ру. Попал на критический «разбор полетов» стиха «Осенняя зарисовка» с участием небезызвестного автора «Психоделики» Черного Георга. Должен признаться, что некогда прочитав его основную работу, я был под впечатлением от множества неизвестных ранее слов и терминов, сквозь которые просматривались довольно противоречивые, но любопытные идеи. В целом сложилось мнение, что автор глубоко в материале. Это мнение пребывало во мне до последнего момента, до этой «злосчастной» ссылки: https://stihi.ru/2011/01/18/7220 Обратите внимание на финальную часть критического разбора настоящего эстетика: «Последнее, что я хотел бы отметить, и за что поблагодарить автора - это за саму тематику стихотворения. Жестокость к животным является одной из тех вещей в мире, к которым нельзя относиться спокойно». После этих слов лично для меня автор «психоделики» кончился потому, что дурман формализма усыпил бдительность стражника наследия Достоевского. Он теперь не находит оружия манифестирующего дух. А давайте проведем эксперимент! Перейдем черту вымысла вместе с автором и критиком окажемся внутри описанной ситуации. Спроецируем диспозицию сторон на событие, посмотрим, какие роли в этой короткометражке они исполняют. Итак, включаем проектор: Безнадежная и трагичная сцена, толпа зевак наблюдает за погибающим псом, которого уносит льдина. Продрогший и несчастный, он смотрит на людей и как бы говорит: «Прощайте люди, я не жалея покидаю ваш мир, поскольку среди вас нет ни одного, ради которого стоит жить». Вдруг, появляется некто, бежит к месту события и во все горло кричит: - Что же вы стоите, руки в боки, черти бессердечные? - как зачинщик идеи, автор, снимает куртку, бросается в ледяную воду спасать никому не нужного, тощего и плешивого пса. Это я, конечно, добавил, но эффект стиха в пробуждении нравственных, великодушных сил, которые направлены на что-то очень возвышенное и прекрасное. А разве не в этом самое главное достоинство произведения? Что же в это время делает присутствующий критик? Ежится от ветра и, подняв воротник, озабоченно бубнит в толпе о проблемах бездомных животных и жестокости окружающего мира. У него ничего не дрогнуло. Можно сколь угодно рассуждать о форме стиха, о звучащих, шипящих, прилипающих, но не выделить основное назначение произведения, его нравственную сторону, его пользу для человеческих чувств может только приверженец «искусства ради искусства». Парадокс в том, что чем более академисты, профессионалы погружаются в эстетизм и формализм, тем больше из них вытесняется нравственность. И не случайно в поэтическом сленге появился новый термин «слезодавилка». Т.е. если содержание произведения из недр души читателя способно вызвать благороднейшее из чувств - сострадание, то это уже запрещенный прием, моветон и, как правило, такое произведение уступает место хорошо сложенной риторической чупакабре с тремя-четырьмя завихрениями смыслов либо полусмыслов. «Новобранец» в первое время от этого обалдевает, а слабый поддаётся перевоспитанию, в особенности, когда смотрит на итоги профессиональных конкурсов, всяких чемпионатов вселенной, планеты, мира, балтийских пляжей, прочей суеты. Перенаправляет свой вектор на север и волей-неволей попадает на «правильную дорогу», которая «начинается с абстрактного украшения, приятной работы чистого воображения, оперирующего придуманным и несуществующим. Это первая стадия. Затем Жизнь начинает занимать это новое чудо, и она просит, чтобы ее пустили в круг. Искусство принимает жизнь, как часть своего исходного материала, воссоздает ее, придает ей свежие формы, оно игнорирует факты, изобретает, придумывает, мечтает и ограждает себя от реальности непроницаемой преградой из изящного слога, прикрас или идеализации». (с) Уайльд Оскар «Падение искусства лжи» Да, именно император эстетизма Оскар Уайльд называет то, о чем мы сейчас говорим «Искусством лжи», а произведение, из которого приведена цитата, по сей день является манифестом концепции «искусство ради искусства». Но мировой Оскар ему вручен за то, что он своими же руками придушил «Искусство лжи». Мировая литература увидела его «Портрет Дориана Грея», как назидание всем, кто пустился в объятия эстетизма. Судьба Оскара печальна. На вершине своей славы, он попадает в тюрьму по обвинению в гомосексуализме. Там родилось его «Послание: в тюрьме и оковах», а позже и последнее произведение «Баллада Редингской тюрьмы». Оба произведения это покаянное возвращение к Богу. Рассматриваются в общественно-философском плане, как очищение от прежних ошибок и заблуждений. Уайльд выносит суровый приговор эстетизму и вытекающему из него имморализму.